— Я и не собираюсь останавливаться на этом пути, — спокойно перебил его Александр Второй. — Мы доведем дело до конца.
И граф Лорис-Меликов физически ощутил, какая тяжесть упала с его плеч.
— Я преклоняюсь перед величием и мужеством вашего величества.
— Но чтобы идти дальше, — сказал царь, — надо покончить с крамолой. Вот я и спрашиваю, что для этого необходимо сделать?
— Прежде всего, государь, подтвердить России, что вы продолжите свою деятельность царя-реформатора. И это подтверждение умиротворит страну. В атмосфере умиротворения нам будет легче при поддержке благомыслящих граждан справиться с крамолой…
— В чем должно выражаться это умиротворение? — в голосе царя звучало нетерпение. — Какие меры потребуются?
«Сейчас, сейчас», — пронеслось в голове Лорис-Меликова.
— Тут есть частности, мелочи. Нужны некоторые послабления, государь. Появилось такое новое выражение: выпустить пар из котла, чтобы он не взорвался.
— Ловко! — хмыкнул Александр Второй, но лицо его стало напряженным.
Теперь граф Лорис-Меликов говорил спокойно и убежденно:
— Чуть-чуть побольше демократии — да не испугает вас это европейское словечко — в высших учебных заведениях: пусть шумят в своих стенах, не страшно. Пожалуй, надо какую-нибудь новую вывеску Третьему отделению. Уж больно непопулярно оно у публики.
— Все это, граф, действительно мелочи, — снова перебил Александр Второй. — Ну а не мелочи?
— Есть несколько вопросов, ваше величество, которые необходимо решать немедленно. — «Пора!» — приказал себе граф Лорис-Меликов. — Податная реформа, дарование прав раскольникам, пересмотр паспортной системы, облегчение крестьянских переселений… Все это уже намечено высочайшею волею вашего величества…
— Ну, ну! В чем дело, граф?
— Государь! Все эти дела остановлены в канцеляриях и всякого рода комиссиях. Здесь, в столице, наши чиновники плохо знают, что происходит на местах. Между тем, по моему глубокому убеждению, полезно и необходимо в видах успокоения правильными занятиями возбужденных умов, жаждущих деятельности… А таких, ваше величество, много выросло в России как плодотворный результат ваших реформ… — Лорис-Меликов остановился, чтобы перевести дух. Александр Второй внимательно смотрел на графа. Михаил Тариелович с трудом подавил желание выкрикнуть: «И эту плодотворную жажду деятельности, прежде всего молодого поколения, мы подавляем, не даем ей никакой инициативы, топчем ногами, и в результате — недовольство, оппозиция, протест. И как крайнее проявление этого протеста — „Народная воля“, террористические акты, покушения!» — Так вот, государь, я считаю, что для решения вопросов, которые затрагивают интересы в губерниях, во глубине империи, необходимо привлекать, разумеется, с вашего соизволения, достойных граждан с мест — сведущих и благонадежных служащих, лиц, известных своими специальными трудами в науке либо опытностью в той или иной отрасли государственного управления или народной жизни…
— То есть, граф, — перебил царь, — народное представительство?
— Да, государь. Тут надо все тщательно продумать.
Возможно, таких представителей следует объединить в несколько комиссий…
— Другими словами, граф, — перебил царь, — ты мне предлагаешь не что иное, как собрание нотаблей Людовика Шестнадцатого, так?
«Боится государь гильотины, — подумал Лорис-Меликов. — Только в России она заменена динамитом». И сказал:
— Ваше величество, если вы на это благоволите дать монаршее согласие, только под строжайшим контролем…
— Что же, Михаил Тариелович, — в который раз перебил царь, все так же пристально глядя на графа, — если вы… — На «вы» он сделал ударение. «Не только я, но и все, кто со мной», — понял Лорис-Меликов, — …если вы считаете это полезным для страны, я не буду противиться. Но это в будущем. — Император что-то увидел в лице графа и быстро добавил: — В самом ближайшем будущем. А сейчас…
Александр Второй легко для своего шестидесятидвухлетнего возраста поднялся из кресла, в волнении прошелся по кабинету, замер у окна, отогнул тяжелую портьеру. Там, за окном, была непроглядная черная ночь. Стекол невесомо касались легкие снежинки. Царь повернулся к Лорис-Меликову:
— Я объявляю тебе, граф, свою высочайшую волю. — Голос самодержца звучал торжественно. — И цесаревич Александр одобрил. Будет создана Верховная распорядительная комиссия по охране государственного порядка и общественного спокойствия, которая получит чрезвычайные полномочия. Ей будут подчинены вся полиция и жандармский корпус. И возглавишь эту комиссию ты, граф. Сегодня ты первым узнаешь об этом, завтра узнают все. Я вручаю тебе Россию, Михаил Тариелович!
Граф Лорис-Меликов выслушал царя. Поклонился и, собрав все силы, чтобы не выдать торжества («Победоносцев повержен!»), сказал:
— Это тяжелая ноша, ваше величество. Но, как истинный патриот и верноподданный, я в этот трудный для любимого отечества час принимаю ее с благодарностью и твердостью духа.
II
Андрей Желябов неторопливо шел по людному Невскому. Иногда он останавливался, словно что-то вспомнив. Оглядывался назад через поднятый воротник пальто и видел идущих сзади, обгонявших его. Нет, никто не спотыкался внезапно, не замирал у витрины, не лез в карман за папиросами. Хвоста не было.
