Три жизни - [77]

5

Вскоре я заметил одну особенность Саратовского, которая не могла меня не насторожить. Как только деньги вкладчика попадали в банк, Александр Павлович искренне начинал считать их своими собственными. Деньги давали ему власть, он манипулировал ими, как хотел, часто, повторяю, умно и талантливо, но тот, кто желал получить свой вклад обратно, становился для него злейшим врагом. Его глаза навыкате всегда выражали то, чего хотел их хозяин. Я даже не думаю, что он играл или притворялся. Это было какое-то особое, неизвестное мне свойство. Я видел, с какой мольбой во взгляде и с какой убедительностью уговаривал он богатого предпринимателя вложить деньги в свой проект. А через несколько минут тот же взгляд становился жестким, ненавидящим, а главное, действительно непонимающим, стоило какому-нибудь вкладчику попросить обратно хотя бы часть своих средств.

— У меня денег нет, — отвечал он холодно. — Вы хотите получать свои проценты, а для этого я пускаю деньги в оборот.

— Но это же не срочный вклад! — удивлялся клиент. — Мы не устанавливали никаких сроков… Мне понадобились деньги, и естественно, что я…

Не надо забывать, что попасть к Саратовскому на прием было практически невозможно. Окруженный охраной, опытными секретаршами, он невозмутимо фильтровал телефонные звонки и отрезал любые нежелательные контакты. Современная техника — а Саратовский умел ею пользоваться! — помогала ему в этом. Возможно, не все знают, что нынешние телефоны высокого класса позволяют запретить доступ определенным или же неизвестным хозяину номерам. Вы можете звонить тысячу раз, вам всегда ответят длинные гудки или сигнал занято. Саратовский никогда не выполнял своих обязательств. При встрече он тебе пообещает все, что угодно, но позвони ему через пять минут, и никто не подойдет к телефону, а охрана никогда больше не пустит тебя к нему в кабинет.

В России не было тогда никаких законов (и есть ли теперь?), охраняющих вклады и вкладчиков. Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Ильф и Петров видели на десятилетия вперед. Получить свои деньги в банке Саратовского удавалось очень немногим.

— Я никогда не прибегаю к физической силе, — улыбаясь, говорил мне Саратовский. — За письменным столом я могу сделать больше, чем любой убийца.

Теперь я могу утверждать, что Саратовский создал настоящую систему экономического насилия.

Ко мне приходили многие, кого он обманул или подвел, кому он не выплатил ставок по их депозитам или месяцами тянул с возвратом капитала. Все знали, что я с ним работаю, и считали меня «крышей» банка. Мне жаловались, что с Саратовским невозможно поговорить, он не отвечает по телефону и не принимает даже тогда, когда он на месте и не занят. Я пытался решать с ним спорные вопросы, но в большинстве случаев он мне отвечал:

— Леня, это твоя работа, ты и решай.

Я не собирался их решать так, как этого хотел он. Я просил вернуть людям деньги — речь шла всегда о значительных суммах, о десятках миллионов, однако обычно это была лишь незначительная часть его задолженности. Каким бы авторитетом я ни пользовался, я не всегда мог сдержать этот напор.

Саратовский чистосердечно разводил руками на мои просьбы:

— Леня, а что же тогда нам останется?

А самое интересное заключалось в том, что я, к которому он обращался как к кровно заинтересованному лицу, давно уже получал от него лишь какие-то незначительные суммы, а все остальное накапливалось на моем фантастическом счету, получить по которому мне так же не удавалось, как и другим. Каждый раз оказывалось, что у банка трудное положение, что нужно подождать еще год или два, и тогда мои богатства умножатся несметно.

— Леня, и зачем тебе деньги? — любил пошутить Саратовский. — Ты сам золото!

Он умел говорить так тепло, так вдохновенно и ласково, что начинало казаться, будто ты его лучший друг. Но я уже понимал, что стоит ему получить от человека все, что он хочет, и он начинает искать способ избавиться от него, выбросить как выжатый лимон. И вскоре я убедился, что слова о письменном столе были справедливы по сути, но совершенно не соответствовали тем методам, которые он начинал применять — впрочем, вслед за другими банкирами. Я утверждаю здесь со всей ответственностью: Александр Саратовский, одна из опор сегодняшней российской финансовой и государственной системы, заделался самым заурядным убийцей. Опасным, ни разу не пойманным убийцей.

Вспомним обстановку того времени, которое уже стало историей. Советский Союз распадался. Его властные структуры, накопившие огромное количество специалистов в области насилия, доносительства и слежки, прекращают свое существование. И впредь до создания новых, еще более совершенных структур насилия старые специалисты оказываются без работы. Эти люди не умеют делать ничего другого, кроме как убивать, следить, завидовать, подозревать и ненавидеть. Они создают частные охранные бюро и фирмы, выполняющие заказы различного рода, которые в то время касались в основном бизнеса и банков.

В каждом банке существовала своя система охраны, однако наряду с ней имелась так называемая «крыша», то есть вышестоящая охранная структура. В первые годы многие банки в качестве крыши использовали то, что называлось «неофициальными структурами», занимавшими каждая свое место в иерархии преступного мира Москвы.