Три женщины, три судьбы - [23]
А вот любопытно знать, на какие такие условия согласился бедняга переводчик?! Отдать часть гонорара Тургеневу?
В письме к Боткину из Парижа (в ноябре 1856 года) Тургенев пишет следующее: «Делаво перекатал моего «Фауста» — и тиснул его в декабрьской книжке «Revue des 2 Mondes», издатель (де Маре) приходил меня благодарить и уверял, что эта вещь имеет большой успех…». Известно письмо Делаво к Тургеневу, где тот слезно просит не передавать перевод «Записок охотника» Луи Виардо, так как он очень рассчитывает на хорошие деньги (400 франков), которые получит за эту работу от издателя.
Никому и никогда Тургенев не навязывал своих произведений для перевода. В те времена, как и теперь, переводчики старались переводить то, что громко прозвучало на родине. Таковыми были рассказы и повести Тургенева. Они переводились, как говорится, с колес. Так было во Франции, в Германии и даже в далекой Америке, где у Тургенева было несколько почитателей-энтузиастов, спешивших познакомить с его призведениями публику[82]. Добавлю еще, что, мало беспокоясь о собственной «популяризации», Тургенев неустанно пропагандировал русскую литературу за рубежами России. Благодаря его советам и деятельной помощи во Франции были осуществлены переводы Пушкина и Гоголя. По рекомендации Тургенева, на французский переводились пьесы Островского и рассказы и романы Толстого. Панаева пишет, что русские писатели «завидовали Тургеневу в том, что его произведения переведены французами» — и это редкий в ее книге случай, когда нечто дурное приписывается не самому Ивану Сергеевичу.
В числе обвинений против Тургенева есть и такие, от которых оторопь берет: оказывается, он поощрял карточную игру Некрасова. Панаева пишет, что не хотела, чтобы Некрасов становился членом Английского клуба из-за его страсти к игре. Однако ее доводы «потерпели полное фиаско перед Тургеневскими». Тургенев-де доказывал Некрасову, что тому необходимо бывать в обществе — шлифоваться, встречаться со «светскими женщинами», которые «одни только могут вдохновлять поэта». Такое впечатление, что или сама Панаева, или выдуманный ею Тургенев думают, что в Английском клубе можно встретить «светских дам».
Корней Чуковский установил, что, если Некрасов и Панаев действительно с 1853-го года были членами Английского клуба, то Тургенева в его списках нет. Но не для Панаевой. Она рисует страшные картины: Тургенев в качестве Дьявола-искусителя (иначе не назовешь!) являлся в дом друга и «уговаривал его ехать в клуб именно для того, чтоб сесть играть в карты». Приводятся и искушающие речи: «У меня впереди есть наследство, ну, а у тебя что?». Кстати говоря, почему «впереди»? Весной 1853 года, о которой речь у Панаевой, Тургенев уже владел наследством. Но это мелочи в сравнении с чудовищным обвинением. Порылась в письмах и кое-что нашла.
Вот Тургенев пишет Некрасову из Спасского (1856):
«Твое письмо меня порадовало, хоть и сильно отдает хандрой. Плохо одно, что ты в карты играешь…».
А вот и «ответная реплика» Некрасова из письма другу в Париж (1858).
«Прощай. Будь здоров и, окончив повесть, приезжай к нам. Мне кажется, с твоим приездом я брошу проклятые карты, которые губят мое здоровье».
И в конце «денежной темы», связанной с отношением Тургенева к друзьям, скажу вот что. Да, не был Иван Сергеевич рачительным хозяином, таким, как Фет, не был «дельцом», в духе Некрасова: плохо и нерасчетливо распоряжался деньгами и именьем. Однако другом был верным. В 1878 году он пишет из Парижа своему многолетнему другу и протеже, человеку с драматической судьбой, поэту Якову Полонскому: «…делишки мои настолько крякнули, что я действительно вынужден был продать свою галерею… Но что до тебя касается, милый Яков Петрович, я почту за особое счастье быть твоим кредитором до конца дней моих — и, следовательно, тебе беспокоиться нечего…»).
2.8. Роман о Тургеневе. Глава четвертая «Появление героини»
Нет романа без любовной интриги. В любом романе непременно должна быть героиня. Или «антигероиня», как получилось у Панаевой. «Антигерою» Тургеневу в ее романе вполне логично соответствует «антигероиня» — Полина Виардо. Для нее, как и для Тургенева, не припасено у писательницы ни одной светлой черты.
Если героини обычно ослепляют своей красотой, то наша «антигероиня» — настоящая лягушка. Она некрасива — с огромным ртом. Так, может, добра, щедра, жалостлива? Нет, скупа, ей жаль денег даже на похороны хористки; к тому же, черты ее лица и «жадность к деньгам» обличают в ней еврейское происхождение[83]. Затем пересказываются слухи о скупости певицы, которые якобы пронеслись по Петербургу.
