Три женщины - [61]

Судя по записи в дневнике Чиано, Муссолини прочел Маргаритину книгу об Америке, после чего «ругательски ругал Америку, страну ниггеров и евреев, которые губят цивилизацию. Он хочет написать книгу „Европа в 2000 году“. Когда там останутся итальянцы, немцы, русские и японцы, а остальные народы уничтожит еврейский заговор»[250].

Маргарита уже давно не сомневалась, что антисемитизм нацистского образца рано или поздно найдет дорогу к сердцу Дуче и что тогда ей придется бежать из Италии. Не затем ли в конце 1937 года она несколько раз пересекала швейцарскую границу неподалеку от Иль Сольдо, чтобы проверить возможность быстрого бегства за границу? Во всяком случае, сотни писем Муссолини Маргарита уже вывезла и поместила их сначала в швейцарский банк, а потом во французский.

Когда же в 1938 году после «аншлюса»[251] Гитлер триумфально въехал в родную Австрию, встречавшую его как Мессию, Маргарита заказала чемодан с двойным дном и спрятала туда все золото и драгоценности.

Узнав о еврейском погроме в Вене, Маргарита, пересилив себя, пошла к графу Чиано попросить его только об одном: спасти Фрейда[252]. Чиано дал ей слово и сдержал его. При поддержке президента США он добился, чтобы основателю психоанализа Зигмунду Фрейду, уже умиравшему от рака, разрешили выехать в Англию. Там Фрейд и скончался через год после аншлюса. Такое же великодушие Гитлер без чьих-либо просьб проявил к еврейскому врачу Эдварду Блоху, который лечил его мать.

Остальных австрийских евреев постигла совсем иная участь.

По Риму поползли слухи, будто Маргарита и еврейский архитектор Витторио Марпурго в свое время хорошо нажились на строительных подрядах, а теперь возглавляют тайную еврейскую организацию, которая прибрала к рукам все строительство в Риме. Так как Чиано удовлетворил просьбу Маргариты относительно Фрейда, она рискнула пойти к нему опять, на этот раз просить за себя: ей нужно получить новый иностранный паспорт вместо просроченного.

— А что случилось? — холодно осведомился Чиано.

Маргарита сказала, что обеспокоена ростом антисемитизма в Италии. Чиано извинился и вышел в соседнюю комнату. Маргарита прислушалась. Из-за неплотно прикрытой двери до нее донеслись обрывки телефонного разговора: «У меня в кабинете…», «паспорт…», «Слушаюсь Дуче».

Чиано выдал Маргарите паспорт и заверил, что никакого антисемитизма в Италии нет, речь идет об отдельных эксцессах и в ближайшие дни будет опубликовано специальное заявление на этот счет самого Муссолини.

Действительно, через несколько дней такое заявление появилось. В нем отрицалось намерение правительства лишить итальянских евреев прав, но утверждалось, что всемирное движение антифашизма возглавляют евреи и что в Италии влияние евреев непропорционально численности их общины.

А вскоре после этого заявления, летом того же 1938 года вышел «Манифест итальянской расы», где Муссолини написал, что по своему происхождению итальянцы — арийцы, что биологически они отличаются от евреев и негров и что «евреи не принадлежат к итальянскому народу (…) а представляют ту единственную часть населения, которая никогда не сможет ассимилироваться в Италии, потому что она состоит из неевропейских расовых элементов»[253].

Через несколько недель после издания «Манифеста» были опубликованы «Декреты». Они запрещали евреям:

— вступать в смешанные браки и в половые сношения с итальянцами;

— участвовать в различных сферах экономики и политики;

— служить в армии, в банках и в учебных заведениях;

— владеть земельными участками больше установленного размера;

— владеть предприятиями, где работает более ста человек;

— состоять в фашистской партии, в научных, литературных и других ассоциациях, в спортивных клубах;

— держать нееврейскую прислугу;

— вносить свои фамилии в телефонные книги и публиковать некрологи.

Были опубликованы и декреты, предписывающие:

— открыть отдельные школы для еврейских детей, исключенных из всех государственных школ;

— евреям, иммигрировавшим в Италию после 1919 года, покинуть страну.

Страшнее всего эта мера была для немецких евреев, которые бежали в Италию после прихода Гитлера к власти и принятия нюрнбергских законов[254].

Ознакомившись с этими «Декретами», министр пропаганды Германии Йозеф Геббельс несказанно обрадовался и записал в дневнике: «Это — наша величайшая победа». А Муссолини сказал своему зятю графу Чиано, что «теперь антисемитизм будет у итальянцев в крови»[255].

Но Италия, которая в новейшее время не знала антисемитизма и не ведала ни о каком «еврейском заговоре», была потрясена. Даже в руководстве фашистской партии началось брожение, и один из наиболее влиятельных и популярных людей, министр авиации Итало Бальбо[256] публично выступил против «Декретов». Даже Папа Римский Пий XI[257] назвал их «позорной копией» нацистского расизма.

Так нужно ли говорить о том, как были потрясены пятьдесят тысяч итальянских евреев, которые искренне верили, что Дуче — не кровопийца и не фанатик-Гитлер, что он не причинит им никакого зла.

Для евреев Муссолини действительно не был Гитлером, если учесть, что Муссолини не имел в виду физическое уничтожение евреев. И «Декреты» он издал не столько потому, что был кровопийцей, сколько потому, что хотел убедить итальянский народ в его расовом превосходстве, а главное — дать ему зримого врага, чтобы отвлечь от истинных проблем. А таким традиционным «зримым врагом» извечно были евреи, и практика гитлеровской Германии только подтвердила силу воздействия этой традиции.