Три женщины - [15]

И вдруг — на тебе! — играй опять в песочнице с малышами!

— Но ничего не поделаешь, — сказала Ирина — Не могу же я оставить тебя дома одного, — Она усадила Симона в коляску, сунула Гарди сумку с его игрушками и подтолкнула вперед. — В следующий раз ты можешь договориться с Анной-Барбарой о встрече на площадке, — предложила она. — Тогда бы вы все были у меня на виду и вам было бы весело.

— Она не хочет идти со мной на площадку, — возмутился Гарди, как будто Ирина предложила нечто несусветное.

Ирина вздохнула:

— Ну что тут поделаешь?

На детской площадке Гарди забрался на стенку и демонстративно скучал. Ирина пыталась втянуть этого «почти взрослого» отпрыска в «почти взрослый разговор», но все усилия оказались бесполезны: видно, Гарди твердо решил ее наказать.

Ситуация еще больше осложнилась, когда Симон схватил свою лопатку и стал пристраивать ее на голову своего товарища по играм, Фредди. Тот заревел, а Симон из солидарности подтянул ему. В последующие минуты Ирина и мать Фредди пытались унять этот действующий им на нервы дуэт.

Когда Симон в качестве компенсации предложил Фредди свою сломанную машинку, а Ирина, обессилев от этих борений, оглянулась в сторону стенки, Гарди на ней уже не было.

— Гарди! — закричала она.

Никакого отзыва. Он просто исчез!

Ирина подождала минут десять, затем попросила мать Фредди присмотреть за Симоном, а сама отправилась на поиски, дав себе клятву, что примерно накажет его. Было три часа двадцать минут.

В три тридцать она уже решила «всыпать ему как следует». Но когда минут через пятнадцать наконец нашла его, почувствовала такое облегчение, что с трудом сдержала желание благодарно обнимать и целовать его.

Оказывается, Гарди в это время всего лишь собирал каштаны со своим приятелем и очень удивился, увидя рассерженное лицо Ирины.

— Послушай-ка, — сказала она, прерывающимся от волнения голосом, — чтоб это было в последний раз, когда ты уходишь без разрешения. А что, если на тебя нападет какой-нибудь нехороший дядя?

Гарди с недоумением взирал на Ирину.

— Но ты ведь сама ходишь одна без разрешения и не боишься, что тебя возьмет чужой дядя!

— Ох, Гарди! Ведь это совсем другое дело. — Ирина вздохнула и попыталась найти подходящее объяснение, которое убедило бы его. — Я… Я уже просто не нравлюсь чужим дядям!

Но Гарди на этот счет был явно иного мнения. Он решительно затряс головой и убежденно заявил:

— Ты так не должна думать, Ирина. Ты им все равно будешь нужна. Ну чтоб, например, все чистила, убирала…

— Ого-о! — Ирина даже остолбенела. — Вот уж никогда не думала, что могу сгодиться только для таких целей.

Герда лежала на кушетке, грызла яблоко и читала как раз на том месте, когда сгорел дом Скарлетт. В это время раздался звонок. На мгновение она прекратила жевать и стала соображать, что делать.

Просто не открывать! Нет никого дома и все тут, решила она.

Но звонки продолжались. На этот раз непрерывно, все время, по два коротких, и Герда отважилась открыть.

У двери стоял среднего роста и среднего возраста светловолосый мужчина, который и выглядел средне — ни хорошо, ни плохо, все в нем было вполне заурядно. Он улыбнулся.

— В чем дело? — спросила она коротко.

— Видите ли, я ваш сосед. Снизу. — Он поклонился, даже прищелкнул каблуками и протянул ей какую-то чашку. — Знаете, у меня кончился сахар, и я хотел попросить одолжить мне немного.

Герда задумалась, может ли она раздавать Тинин сахар. Но, с другой стороны, лучше дать, чтоб поскорее от него избавиться.

— Ну хорошо, — Взяла чашку и захлопнула у него перед носом дверь.

Когда Герда снова ее открыла, сосед недовольно поводил пальцем перед ее лицом, словно хотел что-то внушить непонятливому ребенку.

— По-моему, не очень-то прилично с вашей стороны вот так оставлять меня на лестнице!

— Вот оно что! Чихала я на ваши приличия! — хмуро отрезала она. — И еще: сахар можете не возвращать. Всего хорошего! — И решительно захлопнула дверь.

Герда с досадой отбросила со лба растрепавшиеся волосы. «Ну и дурацкая история. Он, видите ли, подумал, что прямо рассыплюсь перед ним. Тоже мне красавчик!» От радужного настроения Герды не осталось и следа.

Вздохнув, она направилась в ванную, пустила воду, разделась. Ее взгляд упал на дверное зеркало. Она обернулась и стала внимательно рассматривать свое тело — так внимательно, словно оно готовилось на распродажу.

Когда-то оно выглядело совсем неплохо, и Бернд просто балдел от нее. Ее груди он называл тогда — «мои маленькие розовые холмики», а ее соски — «мои набухшие почечки!» В их брачную ночь он лил шампанское на ее впадинку на животе и затем нежно слизывал его… И позже, в конце первой беременности, перед самым рождением Рики, он часами мог гладить ее спину пуховкой, и ей это очень нравилось. Он, ее Бернд, был тогда такой ласковый, нежный, романтичный… А каким он был в постели — настоящий любовник! Впрочем, ей сравнивать было особенно не с кем: те двое, что были до Бернда, просто в подметки ему не годились — разве могли они доставлять ей столько радостей и удовольствия, как он… Так куда и почему все это делось?

Герда повернулась боком к зеркалу и стала рассматривать живот. Она была уже на пятом месяце, и ее беременность бросалась в глаза. Она медленно огладила себя, задержалась на выпуклости. «Господи, хоть бы была девочка!» — подумала она. Это была ее заветная мечта: если родить, то уже непременно дочь.