Три заповеди Люцифера - [5]

В Зале снова поднялся гомон, каждый считал долгом поделиться с соседом своим мнением. Премьер поднял руку, и шум сразу же стих. Все присутствующие обратились в слух.

— Я хочу, чтобы вы поняли! — повысил голос Премьер. — Сейчас, здесь, на ваших глазах, рождается нечто новое, доселе неизведанное, и как будет на практике, тоже неизвестно. Это не очередная пиар-акция, и вопрос о названии не принципиален. Да будь это хоть деревня Дураково! Судить об успехе проекта во всём мире будут не по названию, а по тому, насколько эффективным оказалось вложение средств, сколько новых светлых голов нам удалось привлечь, сколько сделано открытий, сколько из них реализовано, и как это отразилось на нашей с вами жизни. А название… вспомните, под Ленинградом, простите Петербургом, есть станция Репино, то же, знаете ли, сельскохозяйственной продукцией попахивает. Однако никому в мире не придёт в голову провести подобную аналогию. Для всего цивилизованного мира Репино неразрывно связано с именем великого русского художника. Придёт время и провинциальное для русского уха Свеколкино, приобретёт новое звучание, наполнится новым смыслом. Не знаю, как вы, а лично я в это твёрдо верю — и как глава правительства, и как гражданин.

В ответ зал разразился короткими, но бурными аплодисментами.

И тогда среди нарастающей всеобщей эйфории поднялась она — девушка с волосами цвета спелой ржи, большими глазами василькового цвета и умопомрачительным бюстом. Премьер даже не успел призвать зал к порядку, как тишина неожиданно наступила сама собой. Вся мужская половина зала с нескрываемым восторгом пожирала глазами выдающиеся формы коллеги. Женщины не проронили ни звука, но было в их молчании столько негатива, что если бы зависть имела цвет, то кремовое платье журналистки мгновенно бы окрасилось в тёмные тона.

— Василиса Дорошенко, — мягким грудным голосом произнесла она, и мужчины в зале, как один, охнули. Даже Премьер на мгновенье утратил боевой задор и с нескрываемым интересом посмотрел на журналистку.

— Газета «Весть», — добавила Василиса и тоже с нескрываемым интересом посмотрела на Премьера.

* * *

Апрель — май 19** года.

г. Канев. Украина

Весть о смерти тёти Зины в семье Дорошенко восприняли с подобающим прискорбием, но от маленькой Василисы не укрылось то, как загорались глаза её родителей, когда разговор касался оставленного наследства. Тётю Зину Василиса видела только на фотографии. С пожелтевшего снимка на Василису смотрела улыбающаяся красавица, на голове которой из косы была сооружена корона, отчего тётя Зина казалась величавой и даже недоступной. Василиса много слышала о ней от взрослых, так как судьба старшей сестры матери Василисы была предметом восхищения и всеобщей зависти.

Семья Дорошенко жила в маленьком украинском городке Каневе, который хоть и находился на живописных берегах Днепра, и от него до Киева было рукой подать, но всё равно даже по местным меркам Канев считался глубокой провинцией. Отец Зинаиды, Карп Дорошенко, был заведующим местной столовой, поэтому после окончания дочерью 10 классов местной школы без труда пристроил её в столовую официанткой, или, как говорили в Каневе — подавальщицей. Зинаида, насмотревшись зарубежных фильмов о лёгкой и удачливой карьере провинциальных девушек в большом городе, мечтала стать звездой экрана, поэтому рвалась в Киев. Надо сказать, что данные у Зинаиды для этого были отменные. Ещё в школьном драматическом кружке она овладела азами актёрского мастерства, и на районных слётах и революционных праздниках со сцены Дома культуры частенько звучал её чистый высокий голос. Зина проникновенно читала стихи Шевченко, задушевно пела украинские песни и с удовольствием пускалась в пляс, заслышав первые аккорды гопака. Вдобавок ко всему природа наделила её статной фигурой, смеющимися глазами василькового цвета и большим, выпирающим из кофточки любого размера бюстом. Последнее было в семье Дорошенко фамильной чертой. Все женщины рода Дорошенко, начиная от прародительницы Евдохи, носили у себя за пазухой то, что сводило с ума любого казака.

— Тато [4] отпустите в город! Ну не век же мне в Каневе в подавальщицах куковать! — умоляла Зина отца. — Вот увидите, выучусь на артистку и буду в кино сниматься. Я вам ещё в Канев Оскара привезу.

— В подоле ты принесёшь! — горячился Карп. — А от Оскара, или какого другого поляка, в том разницы нет! Не пущу, и на этом моё последнее отцовское слово!

Зина плакала, грозилась наложить на себя руки, но дальше угроз дело не пошло, так как в Канев на практику приехали киевские студенты, и местная молодёжь зажила своей особой жизнью — полной приключений и тайных любовных страстей.

Однако счастье поджидало Зинаиду не на сценических подмостках, а в обыкновенной Каневской столовке. Однажды в начале мая, когда зацвели вишнёвые сады, и весь Канев утопал в бело-розовой цветочной пене, в семье Дорошенко произошло знаковое событие. Вечером Карп вернулся домой хмурый, и, что с ним раньше редко случалось, под хмельком.

— К нам едет ревизор! — подобно гоголевскому городничему заявил Карп и схватил пятернёй себя за чуб.