Три Ярославны - [2]

И Ингигерд, жена конунга, сказала:

   — Спой, милый Харальд, я давно слышала от сородичей о твоих песнях.

Рядом с Ингигерд сидела старшая дочь конунга Эллисив, или Елизавета, как называли её русские. Она ничего не сказала, даже не поглядела на Харальда. Мы же скажем, что Эллисив была прекрасна лицом и походкой и от роду имела двадцать лет.

Тогда Харальд встаёт, выпивает рог вина, ему приносят арфу, и он начинает:

— В бранных пирах я обучен

Натягивать струны луков,

Смело корабль я правлю

В пасть кабана океана.

Не в тишине, на соломе —

Смерть суждена мне другая...

И тут он смотрит на прекрасную Эллисив — и заканчивает:

— Отчего же русская дева,

Гордая дева в Гардах, —

Меня замечать не хочет?..

Никто не ожидал, что Харальд так закончит свою песню, и все замолчали. А Харальд стоял и глядел на Эллисив, и та не отводила глаз, как делают пугливые косули.

Илларион, духовник конунга, говорит ему:

   — Истинно скажу тебе, князь, дерзки слова этой песни.

Конунг нахмурился.

Эллисив вдруг говорит:

   — Позволь мне, отец, ответить храброму Харальду?

Ярислейв говорит:

   — Ну что ж, ответь.

   — Харальд, — говорит Эллисив, — с чего бы мне замечать тебя? Я знаю, что ты славно натягиваешь лук, да что в том проку, если стрелы твои летят мимо Свейна? Верю, что хорошо правишь кораблём, да что в том проку, если правишь его прочь от врагов — искать спасенья у отца моего?

И ещё Эллисив говорит:

   — А как умереть тебе суждено, не знаю, но не хотелось бы, чтобы от вина.

Страшный шум поднялся в гриднице от таких обидных слов, многие русские открыто смеялись, варяги схватились за мечи, кровь бросилась Харальду в лицо. Тогда одноглазый Ульв говорит:

   — Тебе ведомо, конунг, что слова её ложь. Наш Харальд сражался при Стикластадире как лев.

Ингигерд сердито смотрит на дочь и говорит:

   — Да, Ульв, нам ведомо это!

Ярислейв говорит:

   — И мне сие ведомо, иначе не принял бы Харальда у себя и не поставил начальником над вами. А что до её слов, что не скажет дитя неразумное? Да и негоже воину спорить с женщиной.

Тут он поднимается и, ласково всем улыбнувшись, вместе с семьёй, святыми отцами и приезжим греком покидает гридницу и велит продолжать веселье.

И вот, едва конунг ушёл, знатные люди и дружинники снова наполнили кубки вином и все заговорили разом, только на одном конце стола говорили не то же самое, что на другом.

Русские говорили:

   — Ай да Ярославна! Языкаста девка!

   — Как бы со своим языком, — говорили другие, — Ярославне в девках не засидеться.

А начальник стражи конунга Чудин-воин так сказал:

   — Это нам позор, братие, что сами не сбили спеси варягу.

Варяги же, подливая себе мёду и вина, упрекали Харальда, говоря:

   — Не стоило тебе, Харальд, вязаться с Эллисив. От неё никогда не знаешь, чего ожидать.

Харальд, выпив ещё рог вина, сказал:

   — Я хорошо знаю, чего ожидаю от Эллисив.

   — Чего же? — спрашивает Рагнар.

   — Чего ожидают от женщины, когда берут её в жёны? — говорит Харальд.

Все засмеялись, но потом увидели, что Харальд не шутит и обида его велика.

   — Хорошее дело, — сказал Ульв одноглазый. — Да честно сказать, я не видел бабёнки строптивей.

   — Это мы посмотрим, — говорит Харальд.

   — Не сердись, Харальд, — подливает ему вина Рагнар, — но я думаю, что конунг не отдаст за тебя Эллисив.

Но Харальд рассердился и ударил кулаком по столу, и Рагнар замолчал.

Тут подошёл к ним Чудин-воин и говорит:

   — Прав Рагнар. Скажу тебе тоже не в обиду: резов вольный конь, да не дорог без седла.

От этих слов Харальд схватился за меч, потому что ничто сильней не ранило его, как напоминание о потерянном престоле. Но сдержался и сказал:

   — Биться с тобой не хочу, Чудин, ибо ты мне друг, но посмеюсь над тобой в день свадьбы.

   — Эй, все слушайте! — кричит Харальд. — Я, Харальд, сын Сигурда, брат Олава-конунга, беру в жёны Эллисив, дочь Ярислейва, и если это не так, пусть Чудин-воин трижды перед всеми плюнет на мой меч!

Тут они берутся за руки, и Рагнар, по обычаю, скрепляет спор ударом рукоятки меча.

Харальд поднимается и говорит:

   — Идём.

   — Куда? — спрашивает Чудин.

   — Или ты думал, — говорит Харальд, — что Харальд, сын Сигурда, привык откладывать дела надолго?

Чудин говорит:

   — Отложим хоть до утра, не след мне, начальнику стражи, тревожить князя ночью.

Харальд засмеялся и сказал вису:

— В страхе кипящего моря,

Одина гнева в страхе

Станет ли боязливый

В бою источающим стрелы?

   — Что ж, — говорит в ответ Чудин. — Раз на то пошло — идём. Но пусть и Рагнар, свидетель, идёт с нами.

Рагнар говорит:

   — А не достаточно ли того, что я скрепил мечом ваш спор?

Тогда Чудин смеётся:

   — Вот и видно, кто в кипящем море стрел не источает.

Рагнар говорит:

   — Иду.

   — Не дело вы затеяли, — говорит Ульв одноглазый, и многие русские говорят то же, но их уже не слышат, и все трое покидают гридницу.

Они идут по дворцу конунга, где светло от факелов, — и никто их не останавливает, потому что конунга охраняют варяги Харальда, над которыми Чудин — начальник.

И вот они подходят к спальне конунга и видят, что там горит свет и конунг сидит в простом облачении у стола и читает святую книгу Евангелие. И конунг с удивлением поднимает на них глаза и видит перед собою Харальда и начальника своей стражи Чудина. Рагнар же, едва войдя, спрятался за полог возле двери, и его конунг не увидел.