Три времени Сета - [5]

— Иди в реку! — повелительно крикнул рыжий. — Ты ничего не поймал!

— Я ничего не поймал, потому что здесь нет рыбы! — прорычал киммериец, не сбавляя шаг. — И сейчас вместо щуки я поджарю на хворостине тебя!

— Иди в реку! — взвизгнул парень, вскакивая и в страхе отбегая к кустам, — Иди в реку и знай, что рыба уже плывет тебе в руки!

Не останавливаясь, Конан подхватил с земли увесистый булыжник и метко швырнул его в рыжую цель — несостоявшийся талисман едва увернулся в последнюю долю мига и снова завопил:

— Иди в реку!

В воздухе зазвенело от его пронзительного голоса, но кроме этого звона чуткое ухо киммерийца расслышало еще один звук — то ли бульк, то ли хлюп… Неужели рыжий, прыгая в кустах, уронил кувшин с остатками пива? Но не успел Конан ощутить в груди своей привычный предштормовой гул гнева, как первобытный инстинкт заставил его развернуться и броситься назад, к Хорогу. Слава Митре, с пивом, похоже, было все в порядке, а плеск доносился со стороны реки и, насколько варвар разбирался в звуках, то был удар рыбьего хвоста по воде.

Огромная, почти с меч киммерийца, рыбина выпрыгнула из реки прямо ему в руки. Он цепко ухватил ее за скользкие крутые бока и с размаху швырнул на берег, к костру. Затем, не теряя больше времени даром, снова сунулся в воду.

Как и предсказывал рыжий, рыба сама плыла к Конану; ему не приходилось даже особенно усердствовать — вся задача состояла лишь в том, чтобы сцапать ее как можно больше и закинуть на берег как можно дальше. Жирные тушки лениво плавали возле самых его ног, и когда железные ладони человека смыкались вокруг их боков и выхватывали на воздух, не бились, не извивались, а равнодушно разевали зубастые рты и ворочали пустыми блеклыми глазами. Конечно, то была не настоящая рыбная ловля, и Конану сие занятие быстро наскучило — он вылез, отряхиваясь, словно искупавшийся пес, и пошел к своему пристанищу.

Впрочем, добыча и так оказалась богатая: без малого две дюжины отличных рыбин, и четыре из них уже висели над костром, очищенные и насаженные расторопным рыжим на прутики. Вода капала с них на раскаленные угли, раздавалось шипение, и о лучших звуках в эту ночь киммериец не мог и мечтать — не говоря уже о поистине волшебном запахе, что струился перед носами оголодавших путешественников.

Не дожидаясь, когда приготовится первая порция, Конан снял прутик и, обжигаясь, начал отхватывать зубами белые сочные куски. Рыжий не замедлил воспользоваться его примером. Кучка рыбьих скелетиков быстро росла между ними, и с такой же скоростью росло взаимопонимание. В середине трапезы варвар поймал умоляющий взгляд талисмана, направленный в сторону кустов, где стоял кувшин с пивом, усмехнулся.

— Пей! — разрешил он, и рыжий тотчас выудил из ветвей вожделенный сосуд, жадно припал к нему губами.

Когда, в унисон сыто рыгнув, оба отвалились наконец от еды, киммериец с удивлением обнаружил, что его неприязнь к парню испарилась бесследно. Не потому, конечно, что тот накормил его — Конан сам ползал в реке и сам доставал оттуда рыбу, — а потому, что… Наверное, так пожелал Митра… Глаза обоих посоловели, потеряв первоначальный свой цвет, и мысли спутались… Наконец сон снова опустился к их одинокому костру, и на этот раз уже ничто не могло его прогнать. Ну, разве что яркий луч солнца, весело шныряющий по земле и пробуждаюпщй к жизни, но — до рассвета еще оставалось время…

Глава вторая

Конану суждено было проснуться не от первого солнечного луча, но от чавканья и урчания рыжего недоноска, уплетавшего остатки ночной трапезы. Впрочем, стоило киммерийцу открыть глаза, как тут же появился и луч — предвестник восхода над землей ока благого Митры; еще слабый и тонкий, он, тем не менее, заставил тьму отступить — черное небо посветлело, звезды погасли; день подходил к престолу, с которого только что спрыгнула ночь.

Рывком поднявшись, Конан ловко выхватил прямо из-под носа у рыжего последнюю рыбину и, не успел тот придать взору своему выражение глубокой печали и усталости, уплел ее всю. Пива больше не было, так что жажду пришлось утолять обыкновенной речной водой, затхлой, зато холодной.

— Слушай-ка, варвар, — осипшим после сна голосом протянул рыжий. — Не пора ли тебе узнать родовое имя мое?

— Тьфу! — раздраженно сплюнул Конан. — Опять заговорил как придворный стихоплет…

— А ты их видел?

— Ха! — ответил варвар.

— И я стихи слагаю… — скромно потупившись, сообщил парень. — И баллады там всякие, песни…

Он закатил глаза и начал ерзать тощим задом по кочке, явно намереваясь немедленно исполнить новому знакомому балладу-другую. Но Конан, у коего воспоминания об искусстве были самые что ни на есть грустные еще со времен его знакомства в Аграпуре с юной лютнисткой, которая оказалась хладнокровной убийцей, оборвал его грубым шлепком меж лопаток, от которого рыжий кулем повалился на землю.

— Варвар… Настоящий варвар, — проворчал он, поднимаясь. Но в зеленых глазах его ни обиды, ни возмущения киммериец не увидел — кажется, парню досталось в жизни немало зуботычин, и сейчас он был вполне доволен, что его вообще не убили.

— А ты — рыжая аргосская шкура, — беззлобно парировал Конан. — Вставай!