Три времени года в бутылочном стекле - [3]

Я снимаю квартиру отдельно от родителей на другом конце города. Уже почти год, как я живу там совершенно одна.

Мне двадцать шесть лет. Двадцать шесть лет пустой, вяло текущей жизни. Двадцать шесть абсолютно равнодушных лет.

Я работаю во вторую смену. Ухожу днем, прихожу вечером, что-то наскоро готовлю и ем, уставившись в телевизор. Кока прав: в моих мозгах действительно во всю жиреет попс. Но я свыклась. Мне никогда не было скучно одной, вернее, я ловко себе это внушаю. Я умею занять себя всякой чепухой. Много думаю. Очень редко плачу. Это у меня всегда получалось неважно – плакать. В юности, бывало, идешь по улице тоскливо, и думаешь: вот сейчас буду идти и плакать, слезы будут красиво течь по лицу, и все будут считать, что у меня в жизни случилось что-то невероятно трагичное. И никогда, ни в такие, ни в другие, более важные моменты, не получалось у меня вот так заплакать, и приходилось идти как все, с обычной миной на лице.

Иногда на работе, устав от детских кариозных зубов, я думаю о Коке. Он непременно представляется мне дьяволом, рогатым чертом с пампушкой на хвосте, который снова заявится в эту пятницу с бутылкой, даже если и уверял до этого, что у него срочные дела. Я виртуозно умею искать во всем виноватых, но при это подсознательно всегда понимаю, что виновата во всем сама.

Ведь когда Кока уже сидит напротив меня за столом, то я смотрю на него и умиляюсь, искренне радуясь, что у меня есть вот такой хороший и верный друг.

– Хорошо пошла, – говорю я, на что Кока прозрачно улыбается. Почему-то после пятой счет рюмкам безвозвратно утрачивается.

Кока рассказывает о своих неприятностях на работе. Он, несмотря на то, что закончил автодорожный, а в юности был рок-звездой, работает в фирме по продаже оргтехники. У него вечные конфликты с шефом – менеджер из Коки, как из меня стоматолог. Я все эти его истории знаю наизусть, и пока он рассказывает, кромсаю вилкой огурец.

– Я, конечно, понимаю, что тебе это все неинтересно, – Кока встает и повышает голос, – но могла хотя бы и поддакивать для приличия!

– Да-да, – рассеянно киваю я головой и продолжаю издеваться над огурчиком.

– Кстати, – внезапно успокоившись, Кока вновь садится. Он, стервец, виртуозно умеет переключаться на другую волну в два счета, – видел недавно – угадай кого? – Лаврентьева!

– Ну и что?

Я машинально ищу на столе сигареты. Дело даже не в воспоминаниях о Лаврентьеве, а в воспоминаниях о той поре в целом. Прошлое для меня всегда представляется ярче, чем оно было на самом деле, и я непременно грущу, когда начинаю что-то вспоминать. Зато, мечтая о будущем, погружаюсь в нервный трепет… Вернее, раньше так было. Сейчас меня не так-то просто охватить – я просто глыба равнодушия.

Мы закуриваем. Кока, ища пепельницу, как обычно, больно ударяется головой об полку с пряностями.

– Хорошо, что ты куришь, Аленка! – потирая ушибленное место, говорит Кока. – Не надо выходить в подъезд, не надо мерзнуть на балконе…

– Раньше ты так не думал. А что Лаврентьев-то?

– Хе-хе. Да ничего. Поздоровались да разошлись. А чего еще? Как будто бы мы такими товарищами были!.. Выглядит – ну ничего так. Хотя, мало изменился.

– Давай выпьем за любовь, – говорю я после некоторой паузы.

– Мы уже пили за любовь, ты чего, мать? Третий тост – это же твоя традиция! Первый – встречу, второй – за перерывчик, третий – за любовь, и так далее, пока замертво не свалишься.

– Давай еще раз. За старую, давно забытую любовь.

Кока задумался. Видимо, вспоминал, за кого же ему лучше выпить.

Выпили.

– Только не говори, что ты его еще любишь.

– Нет, – честно отвечаю я, – не люблю. Уже очень давно, как не люблю.

– И правильно. Чего старое ворошить?

Я задумчиво киваю в ответ.

– Ты-то сейчас ни с кем не встречаешься?

– Не.

– Ты изменился.

– Да уж! – хохочет Кока. – Кто бы мне лет семь назад про это сказал – не поверил бы ни за что!

– Устал я, – уже серьезнее говорит Кока.

– От любви?

– И от любви тоже устал.

– Так может, у тебя просто с этим делом проблемы? К врачу, может, сходить?

– Аленка! – Кока шуточно бьет меня по голове. – Дура ты. Все у меня в порядке. Случайный секс в жизни присутствует. Просто раньше… кхм… для меня это было… неприемлемо, что ли?.. Бывало, конечно, и такое, но всегда хотелось чего-то большего… Любви хотелось.

– И неужели ты каждую из своих тогдашних девушек любил?

– Каждую, – уверенно говорит Кока, – с каждой хотелось прожить долгую и счастливую жизнь и умереть в один день. Честно говорю.

– Но все ушли от тебя.

– Неправда. Некоторых я сам бросил. А тем, кто уходил… Веришь, нет – хотелось каждой крикнуть…

Кока вдруг замолк и посмотрел в окно, где все поглотила серая осенняя завеса.

– Хотелось крикнуть, – тихо продолжил он, – «постой, не уходи…» Весь мир хотелось бросить к ее ногам… или чтобы разразилась страшная катастрофа… И я бы сказал тогда: «Смотри, я спас весь мир, и все ради тебя. Только останься, любимая…»

– Почему же не спас хотя бы ради одной?

Кока молчит – видно, что его эта тема задела.

– Знаешь… Может не знал, ради которой?.. Кстати, – выражение его лица вновь меняется – переключился, сволочь, – как звали твоего последнего мужика?