Три войны Бенито Хуареса - [70]

Сию минуту мне сообщили, что передовые пикеты Мирамона показались перед укреплениями Веракруса».

ПОВОРОТ

19 марта 1859 года генерал Мирамон осматривал внешнюю линию укреплений Веракруса. То, что он видел, его не радовало. Крепость идеально подготовили и к отражению штурма, и к осаде. Кирпичные стены бастионов, прикрытые мощными земляными валами, были недоступны прямому артиллерийскому обстрелу. Перед бастионами на сотни шагов простиралась теперь совершенно голая песчаная равнина — защитники крепости вырубили кустарники и деревья, срыли каждый холмик. Сто шестьдесят орудий Веракруса могли наполнить это пространство воющей и все сметающей картечью. С моря город охраняла мощная островная крепость Сан-Хуан-де-Улуа, а на рейде стоял пароход «Демократ», вооруженный пушками, и десять канонерок, каждая из которых несла шесть-семь крупнокалиберных стволов.

Впервые в жизни генерал Мирамон смотрел на поле будущего сражения и не знал, что будет делать.

Генерал Мирамон, «маленький Маккавей», победитель в десятках боев, сильно постарел за последний год. Он оставался все тем же юношей в мундире — та же мальчишеская шея, прекрасные кофейные глаза и трогательная родинка на щеке, но — волосы поредели, глаза утратили блеск, нежная кожа потускнела и погрубела. Теперь это был старый юноша. За его спиной лежал этот гигантский разворошенный муравейник, названный Мексикой. Это давно уже не была та благословенная и красивая страна, за которую он сражался с янки и которой так хотел вернуть ее прекрасное прошлое. Толпы одичавших вооруженных людей двигались по ней в разных направлениях, убивая бессмысленно и легко. Они ненавидели друг друга и его, Мигеля Мирамона, потомка рыцарей из Наварры, человека чести, который хотел им всем добра. Только его солдаты и офицеры были ему верны и любили его. И он не мог предать их и уйти от них.

А впереди возвышались земляные валы, скрывавшие кирпичные бурые бастионы, уставленные заряженными орудиями, и где-то там, в глубине белого недостижимого города, сидел и бесстрастно ждал маленький индеец, напяливший свой маскарадный черный костюм. Что он такого сделал, чтобы тысячи, нет, десятки и сотни тысяч людей дрались за него и за те пошлые разрушительные идеи, которые он время от времени выпускал в мир? Что он сделал такого? Чем он их всех подкупил? Почему не сядет он на иностранный корабль, как Комонфорт, и не избавит от себя несчастную Мексику и не даст возможности президенту Мирамону вернуть стране покой и порядок? Откуда у него это дьявольское спокойствие, за которое его зовут Бесстрастным? Господи, почему ты не покараешь его тем же нескончаемым отчаянием, которым караешь меня?!

Вечером 21 марта Мирамон послал несколько батальонов на прибрежные отмели. Он хотел проверить реакцию осажденных. Она оказалась неутешительной. Как только колонны были обнаружены, канонерки открыли огонь, и ядра стали с чавканьем перепахивать сырой песок. Батальоны отошли.

Это было единственное активное действие осаждающих.

Через три дня в голодающей армии появилась дизентерия. Еще через день — желтая лихорадка, смертельный враг всех, кто приходил в эти места с плоскогорий.

Генерал Мирамон часами ездил верхом по дальнему краю проклятого мертвого плаца. Решиться? Засеять это бесплодное поле телами солдат? А что взойдет?

Зачем он пришел сюда? Разве он не понимал, что его ждет под Веракрусом? Как дал он завлечь себя в этот капкан? Никто его не завлекал. Логика событий. По причинам темным и таинственным он не мог позволить себе ждать, как ждет Хуарес. Он должен действовать, действовать, действовать. Он должен ежедневно подтверждать свое право на власть! Эта несчастная и проклятая страна не оставила ему другого пути — только на восток, на Веракрус, в гнилые джунгли, пышущие лихорадкой. Сколько раз вел он свои батальоны на север! Побеждал, отбрасывал противника, громил его. И что же? Все начиналось сначала. Сколько можно брать и терять города? Сколько можно громить этого безумца Дегольядо, чтобы он снова с маниакальным упорством собирал своих беглецов и начинал все сначала? Так и будет, так и будет, пока Хуарес сидит в Веракрусе, как тихий паук, и нити его паутины тянутся во все концы Мексики. Разорвать паутину, изгнать паука… Нет другого выхода.

Но это мертвое ровное поле, на которое день и ночь взирают пустые зрачки стволов, бесстрастные, как тот, что направил их на Мирамона, на всех, кому дорога прекрасная и чистая старая Мексика… Веселый полковник Мирамон, дон Мигель, лихой кадет военной школы, как ты попал на это мертвое поле, которое не перейти?.. Часами ездил Мирамон по границе картечного выстрела.

Далеко — справа и слева от крепости — сверкало море.

Министры, оставленные в Мехико, не могли ни собрать налоги, ни доставить армии порох и продовольствие.

Герильерос свирепствовали на коммуникациях.

Солдаты мерли от дизентерии и лихорадки. Есть было нечего. В тылу лежали покрытые пеплом пространства.

Французские и английские посланники, сидя в столице, а американский дипломатический агент — в Веракрусе, ждали результата восточного похода.

И пришло известие, что Дегольядо идет на Мехико…