Три войны Бенито Хуареса - [62]

Теперь, читая вечером последние бумаги, Хуарес, как некогда в Оахаке (счастливые времена!), знал, что его ждет Маргарита.

СМЕРТЬ НА ХОЛМЕ БУФА

Генерал Суасуа вырос на Севере, где политические распри часто отступали перед враждой более жестокой и близкой — перед постоянной изнурительной войной то с напористыми янки, то с индейскими племенами, сражавшимися упорно, свирепо, ибо речь шла об их существовании. Генерал Суасуа, голубоглазый крепкий брюнет, быстрый и немногословный, сформировался в этой войне и жил по ее законам. У него было мало общего с тщеславными, романтическими офицерами Юга, для которых так много значили слова, форма, традиция. Все это было ему смешно. Он занимался делом. Для него конкиста продолжалась.

28 апреля 1858 года он ждал, когда к нему приведут пленных офицеров-консерваторов, бежавших с остатками гарнизона из Сакатекаса, укрепившихся на возвышенности, которую местные жители называли холмом Буфа, а теперь сдавшихся на милость победителя, он ждал их спокойно, без всякого торжества или смущения, так как знал, что он с ними сделает…

После Гвадалахары Мирамон пошел на север, на Сакатекас. С ним было три тысячи штыков и сабель при двух десятках орудий. Готовясь к походу, он впервые понял, что их ждет дальше — какой противник. Их ждала катастрофическая растянутость коммуникаций. Чем дальше уходил он от Мехико, тем тоньше становилась нить, связывающая его с возможными подкреплениями, с арсеналами. Захватывая города, он вынужден был оставлять гарнизоны. Ни Осольо, ни он сам не рассчитывали на такой оборот. Это было что-то непривычное, непредсказуемое, нелепое. Во время пышных праздников, которые устраивали им консерваторы в городах, куда они входили, среди фейерверков, бело-розовой пены дамских кружев, восторженных девичьих голосов он иногда ловил себя на странном ощущении — он чувствовал себя как в чужой стране, завоеванной чужой стране. Он гнал это ощущение, потом стал думать — откуда оно родилось? И понял — все было ненадежно. Он не мог уничтожить либералов, а тем более тех, кто им сочувствовал. Увольнения, ссылки, изгнания следовали за каждым переворотом. Но казней было немного. Слишком неуверен был любой победитель, чтобы рисковать подвергнуться мести, столь же суровой, сколь суровы могли быть его поступки.

Либералы в захваченных городах затаились, ушли в деревни, в горы. Но оставались тут, рядом, близко. И могли восстать, как только батальоны Армии восстановления двинутся дальше.

Приходилось оставлять гарнизоны. И надеяться, твердо надеяться, что, коль скоро главные центры перейдут в руки нового правительства, либералы поймут бессмысленность братоубийственной войны и смирятся…

С марша взяв Сакатекас, Мирамон оставил там шестьсот штыков под командованием Ланды, получившего генеральский чин. Мирамон уважал Ланду — старого опытного офицера из хорошей военной семьи. Но последнее время Ланда удивлял его какой-то вялостью в голосе и во взгляде. Хотя свой долг выполнял неукоснительно. Виноват ли он в том, что Хуаресу удалось ускользнуть? Хуарес хитер. И в нем ли дело? Все равно ему придется бежать из страны. Так лучше. Чем меньше мучеников у либерального дела, тем лучше…

12 апреля Мирамон выступил на Сан-Луис-Потоси, который прикрывала армия либералов Севера, снаряженная Видаурри. Командовал ею генерал Суасуа. Они встретились 17 апреля в семи лигах от города.

Мирамон, получивший небольшие подкрепления, снова располагал теми же тремя тысячами солдат. У Суасуа было около пяти тысяч.

Новые американские ружья северян, купленные на границе, били далеко и заряжались быстро. Солдаты привыкли к войне. Поэтому Мирамон решил избежать фронтальной атаки на укрепления противника. Пока его артиллерия методично разрушала брустверы и окопы, он провел несколько батальонов по оврагам и ударил в тыл и фланг Суасуа. Если бы перед ним был Парроди со своими новобранцами, после такого маневра можно было начинать преследование бегущих. Но северяне, выбитые с укрепленных позиций, перестроились и ответили густым огнем. В конце концов они были опрокинуты артиллерией и атаками на незащищенные фланги, но таких огромных потерь, как в этот день, Мирамон еще не знал… Суасуа отступил побежденный, но не разгромленный.

Мирамон последовал за ним и ночью вошел в Сан-Луис-Потоси, встреченный, несмотря на позднее время, колокольным звоном. Поскольку противник отступал на юг и тем самым удалялся от Сакатекаса, Мирамон дал измученным солдатам отдых… Сколько раз потом он проклинал себя за то, что не предугадал звериной хитрости Суасуа!

Северяне, оторвавшись от разъездов консерваторов, той же ночью изменили направление марша и глубоким обходом стремительно пошли на Сакатекас. Когда через день Мирамон узнал об этом — предпринимать что-либо было поздно…

Суасуа с четырьмя тысячами бойцов и одиннадцатью орудиями выбил отряд Ланды, загнал его на вершину холма Буфа и вынудил к сдаче.

И теперь, 28 апреля, генерала Ланду вели двое жилистых, сухопарых солдат из личной охраны Суасуа, в мундирах и мягких индейских сапогах.

Генерал Суасуа не предложил генералу Ланде сесть, хотя в комнате стояло несколько стульев. Сам он сидел, вытянув ноги и сложив руки на груди. Ланда много слышал о грубости и дикости северян и был готов ко всему — к тому, что его будут оскорблять, сошлют вместе с офицерами на север, потребуют каких-нибудь клятв… Он стоял перед сидящим, равнодушно глядя в его голубые злые глаза.