Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций - [126]

Комендантом ужасной старой тюрьмы Либби в то время был лейтенант Тодт, который по случайности оказался сводным братом миссис Линкольн. Угощая его пахтой и имбирными пряниками, Элизабет умела создать впечатление, что ее благотворительность одинаково простирается как на северян, так и на южан. А когда она получила доступ в тюрьму, то нашла там неиссякаемый источник военной информации — которую не могла сразу же просеять или хотя бы понять — в передаваемых шепотом рассказах военнопленных северян.

Сведения поступали самыми разнообразными путями. Бумажки с вопросами и ответами были спрятаны в корзинах с продовольствием; в эти бумажки завертывали склянки с лекарствами, пока передачи не были запрещены из-за роста цен на продукты, вызванного блокадой северян. В книгах, которые она передавала для прочтения и последующего возврата, незаметно подчеркивали нужные слова. Иногда, пока другие арестанты следили за сторожами и часовыми, ей удавалось побеседовать с новичками и за несколько минут получить ценные сведения.

Лишь немногие офицеры-конфедераты серьезно беспокоили ее своими подозрениями. Ее неустанные заботы о благополучии негров были настолько известны, что рядовому южанину она казалась просто «чудачкой». Своими «чудачествами» она поддерживала в окружающих убеждение, что фанатизм ее взглядов обернулся для нее безобидным помешательством. Необходимо отметить, что ее мать, которую все считали нормальной женщиной, вероятно, подвергалась большей опасности. Жизнь обеих женщин не раз висела на волоске. Только непрерывные поражения, которые в течение первых двух лет войны терпели незадачливые генералы северян, спасли Ван-Лью от яростного гнева толпы, которая в любой стране приходит в неистовство от неудач.

В газетных статьях открыто клеймили «позорное» поведение мисс Ван-Лью и ее матери. И все же, несмотря на это публично предъявленное тяжкое обвинение, офицеры и влиятельные официальные лица Юга продолжали посещать гостиную Ван-Лью. Их долгие беседы давали обильную пищу Элизабет; она, как видно, научилась умению соединять воедино разрозненные сведения и связывать их с информацией, полученной из других источников.

Самым строгим официальным взысканием, которому подвергалась когда-либо Безумная Бет, было лишение права посещать военную тюрьму. И всякий раз, получив отказ, она наряжалась в свое лучшее платье, брала зонтик и отправлялась прямо к генералу Уиндеру — начальнику контрразведки южан — или в приемную Джуды Бенджамина, их военного министра. Несколько минут нотаций и мягких упреков, несколько трогательных женских укоров и уговоров, и Безумная Бет возвращалась домой с разрешением посещать военную тюрьму, подписанным Уиндером, человеком, чьи полномочия в контрразведке давали ему право подписать ей смертный приговор.

В других случаях кринолин и зонтик служили помехой, и тогда Безумная Бет переодевалась поселянкой. Домотканая юбка, ситцевая кофточка, поношенные постолы из оленьей кожи и огромный коленкоровый чепец — все это было найдено среди ее имущества спустя целое поколение как вещественное напоминание о ее многочисленных ночных вылазках.

Шпионка-подавальщица Джефферсона Дэвиса

Вильям Гилмор Беймер, которому мы обязаны исследованиями жизни и деятельности Ван-Лью, прямо указывает, что ее умение обратиться к президенту Джефферсону Дэвису в момент, когда он «меньше всего был начеку», свидетельствует о том, что она была «гениальной шпионкой» и талантливой руководительницей шпионской сети. У нее имелась необычайно смышленая молодая рабыня-негритянка, которой она дала вольную за несколько лет до войны. Эту девушку она даже отправила на Север и платила за ее обучение; но когда возникла угроза войны, миссис Ван-Лью попросила Мэри Баусер вернуться в Виргинию. Девушка послушалась, после чего бывшая хозяйка принялась готовить ее к трудной секретной миссии. Закончив с обучением Мэри Баусер, Элизабет Ван-Лью при помощи подложных рекомендаций, о которых мы можем только догадываться, устроила ее на должность подавальщицы в Белый дом — резиденцию главы конфедератов.

О дальнейшем мало что известно, ибо ни один из живших когда-либо мастеров шпионажа не охранял так ревниво тайны своих подчиненных, как это делала Ван-Лью. Что слышала Мэри, когда обслуживала президента Дэвиса и его гостей, и что из услышанного она передавала Элизабет? Как удалось ей, не будучи разоблаченной, передавать сведения в дом Ван-Лью? И были ли ее донесения настолько ценны, насколько этого можно было ожидать? На все эти вопросы нет ответа. Очевидно одно: никто так и не догадался о шпионской деятельности девушки-негритянки.

Мисс Ван-Лью нельзя назвать «авантюристкой» по натуре, как Эмму Эдмонс, Белл Бойд, Паулину Гашмен или миссис Розу Гринхау. Она не переходила линию фронта и не рисковала жизнью, попадая в окружение врагов, а жила среди соотечественников, в своем доме в Ричмонде, ставшем столицей отколовшихся южных штатов, где ее знал каждый и где общественное положение служило для нее такой же защитой, как и маска Безумной Бет. Она вполне могла передавать секретные сообщения, зашифрованные ее личным кодом и написанные рукой кого-нибудь из слуг. Преданные негры никогда не отказывали в чем-либо «мисс Лизбет». Успех налаженной системы связи в немалой степени определялся кажущейся обыденностью действий ее чернокожих курьеров. Вероятно, никто из них не сознавал до конца всей важности и опасности работы, маскируемой под выполнение обыкновенных хозяйственных поручений.