Три товарища и другие романы - [10]

Мы думали о своем.

— Странная штука все-таки воскресенье, а, Отто?

Кестер кивнул.

— Ведь мы даже рады, когда оно проходит, — задумчиво сказал я.

Кестер пожал плечами:

— Наверное, мы так привыкаем к своему ярму, что без него нам сразу делается не по себе.

Я поднял воротник.

— А что, собственно, мешает нам радоваться жизни, Отто?

Он взглянул на меня с улыбкой.

— Ну, нам с тобой кое-что другое помешало, Робби.

— Что правда, то правда, — согласился я. — И все-таки…

Резкое пламя автогена зеленым язычком лизнуло асфальт. Освещенная изнутри палатка казалась островком тепла и уюта.

— Как ты думаешь, во вторник мы покончим с «кадиллаком»? — спросил я.

— Возможно, — сказал Кестер. — А почему ты спрашиваешь?

— Да так просто.

Мы встали и пошли домой.

— Что-то я сегодня не в своей тарелке, — сказал я.

— Со всяким бывает, — сказал Кестер. — Спокойной ночи, Робби.

— И тебе также, Отто.

Дома я лег не сразу. Конура моя мне вдруг разонравилась. Люстра была отвратительной, свет слишком ярким, кресла потертыми, линолеум скучным до безнадежности, а чего стоил умывальный столик и эта картина с изображением битвы при Ватерлоо, — нет, сюда нельзя пригласить порядочного человека. А тем более женщину. Разве что какую-нибудь девицу из «Националя», подумал я.

III

Во вторник утром мы завтракали во дворе мастерской. «Кадиллак» был готов. Ленц держал в руках лист бумаги и взирал на нас с видом триумфатора. Он ведал у нас рекламой и только что огласил нам с Кестером текст составленного им объявления о продаже автомобиля. Начиналось оно словами: «Домчит вас в отпуск в южные края шикарный лимузин», и было чем-то средним между одой и гимном.

Мы с Кестером молчали, опешив под натиском бурного потока цветистой фантазии. Ленц же полагал, что мы сражены.

— Тут вам и поэзия, и эффект, не так ли? — с гордостью спросил он. — В век деловитости нужно быть романтичным, в этом весь фокус. Контраст притягателен.

— Но не тогда, когда речь идет о деньгах, — вставил я.

— Автомобили, мой мальчик, покупают не для того, чтобы вложить деньги, — отмахнулся Готфрид. — Их покупают, чтобы деньги выложить. А уж тут начинается романтика, особенно у делового человека. У большинства она этим и кончается. А ты что думаешь, Отто?

— Видишь ли… — с осторожностью начал Кестер.

— Ну о чем тут толковать, — прервал я его, — такая реклама годится для курорта или дамского крема, но не для автомобиля.

Ленц открыл было рот.

— Минуточку, — продолжал я. — Нас ты подозреваешь в необъективности, Готфрид. Что ж, делаю предложение: давай спросим Юппа. Пусть то будет голос народа!

Юпп, наш единственный служащий, малый лет пятнадцати, был у нас чем-то вроде ученика. Он обслуживал бензоколонку, приносил еду на завтрак, убирал в конце рабочего дня. Был он щупл, весь в веснушках и с самыми огромными оттопыренными ушами, какие мне только доводилось видеть. Кестер говорил, что если бы Юпп упал с самолета, с ним бы ничего не случилось: он плавно опустился бы на землю на ушах, как на планере.

Мы позвали Юппа. Ленц прочитал ему объявление.

— Тебя заинтересовала бы такая машина, Юпп? — спросил Кестер.

— Машина? — переспросил Юпп.

Я засмеялся.

— Разумеется, машина, — проворчал Готфрид. — Не лошадь же.

— А есть у нее прямое переключение скоростей? А как управляется кулачковый вал — сверху? А тормоза гидравлические? — невозмутимо осведомился Юпп.

— Кретин, да ведь это же наш «кадиллак»! — прошипел Ленц.

— Не может быть, — возразил Юпп, осклабя рот до ушей.

— Съел, Готфрид? — сказал Кестер. — Вот тебе и современная романтика.

— Катись-ка ты к своему насосу, Юпп. Проклятое дитя двадцатого века!

Ленц, недовольно бурча, скрылся в мастерской, чтобы, не теряя поэтического накала в своем объявлении, придать ему все же больше технического веса.

Несколько минут спустя в нашем дворе неожиданно появился обер-инспектор Барзиг. Мы встретили его с превеликим почтением. Он был инженером и экспертом автомобильного страхового общества «Феникс», то есть человеком влиятельным, если говорить о распределении заказов на ремонт. У нас с ним были налажены прекрасные отношения. Как инженер он, правда, был сам стоокий сатана, ни в чем не дававший спуску, зато как знаток бабочек он был мягче воска. У него была большая коллекция, которую и мы однажды удачно пополнили, подарив ему огромную ночную бабочку, залетевшую к нам в мастерскую. Барзиг даже весь побледнел и приобрел крайне торжественный вид, когда мы вручали ему эту тварь. Оказалось, то была «мертвая голова», величайшая редкость, коей как раз недоставало в его собрании. Он никогда не забывал об этой услуге и с тех пор снабжал нас заказами, как только мог. А мы за то ловили ему все, что только могли поймать.

— Рюмочку вермута, господин Барзиг? — спросил Ленц, вполне пришедший в себя после конфуза.

— До вечера ни капли спиртного, — ответил Барзиг. — Это у меня железный принцип.

— Принципы нужно иногда нарушать, иначе от них никакой радости, — возразил Готфрид, наливая. — За грядущее процветание бражника, «павлиньего глаза» и перламутровки.

Барзиг колебался не долго.

— Ну, раз уж вы заходите мне в тыл с этой стороны, то я вынужден сдаться, — сказал он, беря в руки рюмку. — Но тогда уж чокнемся и за «воловий глаз». — И он ухмыльнулся с таким видом, будто отпустил какую-нибудь двусмысленную шутку по адресу женщины. — Дело в том, что я тут недавно открыл новую разновидность — со щетинистыми усиками.