Три стороны медали - [150]

Следом за телохранителями брата императрицы двинулось несколько гвардейцев, готовых проследить, чтобы приказ был исполнен в точности.

Возразить новому командующему больше никто не осмелился, но это его сейчас волновало меньше всего. Герцогу Альтрейни теперь предстояло решить, как спасти армию от полного разгрома и эта задача отнюдь не казалась легкой.

— Все гонцы ко мне! — жестко приказал Фирриан, оглядывая поле боя и расстеленные перед ним карты.

Впереди в безоблачное небо тянулись черные клубы дыма. Большая часть и так немногочисленных баллист и катапульт, неосмотрительно скученных в одном месте, была уничтожена точным ударом зиранских магов. Землю подле догорающих метательных машин густо усеяли тела обслуги, попавшей под удар не знающих жалости чар.

Несколько десятков гирских адептов, собранных вместе для противостояния зиранским колдунам, сначала выдохлись в бесплотных попытках сломать раскинутую над холмом защиту, а затем и вовсе понесли серьезные потери от ответных ударов и, наплевав на приказы, спешно отходили назад. Рассеянные среди легионов одиночки, решившиеся ввязаться в магическую дуэль, гибли один за другим.

Разрозненные отряды кавалерии, повинуясь поспешному приказу Пигрила, ринулись навстречу зиранским рыцарям через центр армии, но наткнулись на позиции лучников, остатки нескольких разбитых легионов и свежие императорские тысячи. Даже стоптав часть собственной пехоты, всадники не смогли пробиться вперед и вынуждены были развернуть коней. А королевские рыцари, тем временем, беспрепятственно расправлялись с пехотой старого образца и вот-вот грозили окончательно замкнуть окружение.

Часть особо нетерпеливых зиранцев повернула своих коней к беспомощному обозу, где спешно пытались впрячь в повозки пасшихся неподалеку лошадей. Самоуверенность сыграла злую шутку и здесь — лагерь был расположен слишком близко к полю битвы, а значит, отступающей армии грозило остаться без продовольствия.

Еще больше Фирриан жалел лекарей. С начала схватки в обоз отправляли тех раненых, кого сумели вынести из боя, и ему было страшно представить, какую резню учинят зиранцы, дорвавшись до беспомощных гирских солдат. Герцог Альтрейни хорошо знал, как пьянит победа, а сегодня зиранцы праздновали полный триумф, так что ждать жалости и милосердия от распаленных схваткой и успехом солдат не приходилось. Тем более, насколько он знал, королевские войска особой дисциплиной обременены не были, что уж говорить про наемников, рыцарей, их свиту и особенно вчерашних крестьян и прочую чернь, согнанную в ополчение.

Впрочем, при отступлении у тяжелораненых и так не было шансов, а вот участи помощниц лекарей, прачек, маркитанток и других женщин, имевших несчастье оказаться в обозе проигравшей армии, не позавидуешь. Самые прозорливые из них успеют наложить на себя руки, а остальных будут насиловать до смерти, а возможно и после нее.

Был соблазн бросить резервы на выручку обозу, но герцог задавил в себе эту минутную слабость. Сейчас нужно было думать о спасении армии. Без обоза она могла обойтись, а вот без легионов нет.

Времени на раздумья не оставалось. Безумные приказы покойного командующего и так дорого стоили империи. Все что еще оставалось в резерве — пять сотен золотых гвардейцев, ожидавших приказа у подножья холма, на котором расположилась ставка командующего. Зиранская конница подобно изогнутому лезвию охватила порядки империи и явно нацелилась окончательно замкнуть котел. Не осталось ни одного легиона не втянутого в схватку и способного остановить этот натиск. Лишенным своих главных преимуществ имперским пехотинцам оставалось только умирать, своими телами тормозя разбег конной лавы.

— Приказ десятому, одиннадцатому и пятнадцатому легионам стоять насмерть, — спокойный голос герцога Альтрейни заставил вздрогнуть столпившихся рядом с ним гонцов. — Приказ всем остальным легионам отступать на север от тракта. В походные колоны перестраиваться только окончательно выйдя из боя. Пехоте при необходимости оставлять заслоны, но отступление не прекращать. Коннице отходить к подножью этого холма.

Фирриан на секунду замолчал. Внимательный наблюдатель заметил бы, как в его глазах на мгновение мелькнуло колебание, тут же сметенное отчаянной решительностью, сдобренной изрядной толикой горечи и боли. Стиснув кулаки, герцог еще жестче продолжил:

—. Золотым гвардейцам немедленно контратаковать зиранский клин. Пусть все полягут, но сдерживать скаренных рыцарей даже после смерти! Каждый отступивший гвардеец будет казнен, а его род уничтожен, как взрастивший предателя.

— Герцог, среди золотых гвардейцев ваш младший сын, — сиплым голосом осмелился напомнить кто-то из офицеров.

— Я знаю, — тихо ответил аристократ и закрыл глаза.

***

— Не трясись маг, прорвемся, — кто-то из гвардейцев, добродушно усмехнувшись, похлопал Гиллиана по плечу.

— Да просто надоело стоять, — соврал сын герцога и зевнул, чтобы скрыть нервную дрожь. Но смутно знакомый собеседник уже направился дальше.

Пять сотен золотых гвардейцев и трое магов уже несколько часов изнывали от безделья. В дали вовсю кипела битва, поднимались клубы темного дыма, во все стороны сновали гонцы, а они маялись в ожидании, с трудом сдерживая оседланных коней, тоже рвущихся вперед. Гиллиан порадовался, что в этот поход еще не взяли боевых гваргов, которых простым поглаживанием уж точно было не успокоить. Выдающиеся боевые качества этих существ на таком марше затмевала низкая выносливость и чрезвычайная прожорливость.