Три Шарлотты - [4]

Шарлотта была первой из них. Керри запоздала на десять лет. Это была бурная эпоха, полная странных противоречий и невероятных причуд удачи. Целые состояния наживались во время бума 1835 года и терялись в панике 1837. Сегодня Чикаго мог быть вконец разоренной деревушкой, а завтра – зародышем столицы. Бал пожарной команды был целым событием, на котором царила машина № 3 – дар Длинного Уэнтворта, установленный на почетном месте танцевальной залы и украшенный гирляндами цветов и лент. Все завидные женихи города входили в добровольную пожарную бригаду. Имена чикагских пожарных 1838-го или 4 0-го года ныне звучали бы так же, как список владельцев оперных абонементов бенуара и бельэтажа. Городские улицы часто бывали непроходимы, держать прислугу было почти неизвестным обычаем. Бесконечная прерия в двух шагах от города кишела куропатками, перепелами и дикими курочками. Индейцы, грязные, мрачные, задрапированные в одеяла, рыскали по городу. Молодые леди в шерстяных платьях с длинными рукавами и высоким воротом чопорно танцевали на балах. Маленькие девочки ходили в школу в низко вырезанных корсажиках почти без рукавов и плоеных, туго накрахмаленных юбочках, как балерины.

Эти многоярусные накрахмаленные юбочки впервые внесли поэзию в жизнь Шарлотты Трифт. Коренастой, немножко неуклюжей девочке только что исполнилось тринадцать лет. Не слишком покорно внимала она строгому материнскому голосу, вечно приказывавшему выворачивать носки наружу, держаться прямо и не болтать за столом. В тот день она, наверное, позволила себе разговаривать за столом или, может быть, назло завернула носки внутрь, уйдя на почтительное расстояние от дома, – во всяком случае в школу она опаздывала. Ужасное сознание этого поразило Шарлотту, когда она подходила к парому – дряхлой, грубо сколоченной посудине, влекомой через реку при помощи канатов. Это примитивное перевозочное средство уже собиралось отчалить от берега в тот момент, когда Шарлотта, напуганная тем, что опаздывает, увидела его. Слабо вскрикнув, бросилась она вниз по тропинке, подпрыгнула, поскользнулась – и погрузилась в тинистые воды реки Чикаго у самого парома. Но, пожалуй, правильнее будет сказать – не погрузилась, а уютно уселась в воду. Туго накрахмаленные слои юбочки удержали ее на поверхности. Как лепестки лежали юбочки на воде, а ножки в туфельках с лентами крест-накрест, несомненно, скромно опустились носками вниз. Она походила на заколдованную водяную лилию, плывущую по мутной реке. Глаза под резко очерченными темными бровями широко раскрылись от ужаса. Затем, совершенно естественно, она пронзительно закричала, дико забарахталась и стала тонуть. И ушла под воду. Все произошло с невероятной быстротой. Паромщики даже не успели рта раскрыть! Отчаянные вопли Шарлотты вывели их из столбняка. Но не успели их медлительные руки взяться за канат, как черная с белым полоса мелькнула в воздухе, рассекла воду, исчезла в ней и вновь вынырнула с полузадохнувшейся, неистово бившейся Шарлоттой, теперь уж совсем не накрахмаленной и абсолютно не думавшей о носках, плечах и необходимости сдерживать свой голос.

Черная с белым полоса оказалась Джесси Диком, черное – это были его брюки, белое – его рубашка. Плавал он, как речная крыса. Из всех жителей Чикаго мужского пола, коих миссис Трифт меньше всего хотела бы видеть в роли спасителей ее дочери, этот праздношатающийся, ни на что не годный Дик был наименее желанным. К счастью – или к несчастью – она узнала его имя только пять лет спустя. Да и сама Шарлотта его не знала. Она едва успела бросить отчаянный взгляд на склонившееся над ней мокрое, сосредоточенное лицо, но оно лишь мелькнуло, как в калейдоскопе. Прибуксировав ее к берегу, молодой Дик плюхнул ее на землю, облачился в свой пиджак и удалился, незамеченный и неузнанный в последовавшей сумятице. Совершив сей подвиг, семнадцатилетний герой не нашел ничего интересного и романтического в жалком мокром комке липкой кисеи, перепачканных панталончиках и распустившихся клейких волосах.

Шарлотту, конечно, немедленно уложили в постель с фланелью на груди, с горячей кастрюлей у ног и время от времени пичкали дымящимся бульоном, хотя невольное купание ничуть не отразилось на ее здоровье. Тихо-тихо, как пласт, лежала она под веселеньким ватным одеялом. Две влажные косы разметались по подушке, широко раскрытые глаза задумчиво смотрели перед собой.

– Но кто же это был? – добивалась миссис Трифт, сидя в ногах кровати.

– Не знаю, – отвечала Шарлотта в двадцатый раз.

– А как он выглядел? – вопрошал Айзик Трифт, спешно вызванный из своей конторы неподалеку от места происшествия.

– Н-не знаю, – отвечала Шарлотта.

И это была истинная правда. Только изредка ей снилось его лицо, бледное, сосредоточенное и все же с каким-то лукавым блеском в глазах. От этих сновидений Шарлотта просыпалась, охваченная чудесным трепетом. Но она никому не рассказывала о них. В последующие пять лет Шарлотта всякий раз, когда бывала на вечерах, каталась в санках либо просто гуляла, бессознательно искала в толпе лицо спасшего ее юноши.

И вот, пять лет спустя, Шарлотта шла как-то за покупками по Лек-стрит в шерстяном (не из лучших) платье на широчайшем кринолине. Правда, она надела свою лучшую зеленую бархатную шляпу, отделанную изнутри блондами. Блонды внутри шляпы так идут к лицу! Она направлялась в магазин готового платья мистера Поттера Палмера, где на предыдущей неделе присмотрела себе лиловую накидку и с той поры простилась с душевным спокойствием – она должна почувствовать ее на своих покатых плечах!