— Эмми, не могла бы ты подать мне тот шестигранный торцевой гаечный ключ? — мой отец высовывает руку из-под Челленджера.
Я отодвигаю банку с винтами и монетами в сторону, беру ключ из коробки с инструментами и перепрыгиваю через крыло автомобиля, лежащее на земле.
— Ты уже исправил это? — спрашиваю я, передавая ключ ему в руки.
Его ноги ерзают, как будто он бежит под машиной.
— Терпение, Эмми. Такие вещи требуют времени.
— Например, сколько? Час? — спрашиваю я нетерпеливо. — Папа, я хочу, чтобы ты водил её очень быстро. И я хочу быть там тоже.
Отец смеется.
— Хорошо, мы можем сделать это.
— Ты обещаешь? — говорю я. — Клянешься?
Он снова смеется и бросает ключ на бетон.
— Да, клянусь своим сердцем и надеюсь умереть.
Мой взгляд блуждает в углу гаража в то время, как я возвращаю банку с винтами и монетами и начинаю вытаскивать пенни один за другим и раскладывать их по кучкам на бетоне. Металл звенит с каждой брошенной монетой, и я подпеваю песне по радио, песне о смерти и принятии этого. Я задаюсь вопросом, говорится ли это о моем друге в углу гаража, который всегда наблюдает и следует за мной, куда бы я ни пошла. Он одет в забавную накидку, как у супергероя, только у него есть капюшон на голове. Его лицо всегда спрятано, но я готова поспорить, что его кожа сделана из радуги и света.
Он тихо предупреждает о монетах и карте, которую я должна была сделать.
— Я сделала это неправильно? — я указываю на пенни. — По мне, выглядит правильно.
Мой отец высовывает голову из-под машины. На лице у него жирные пятна, а в его черных волосах слой металлической стружки.
— Эмми, с кем ты говоришь?
Я подпеваю песне, играющей из магнитолы в машине.
— Ни с кем, — лгу я, поскольку мне запретили обсуждать моего воображаемого друга с кем-либо — это его правила. Я даже поклялась своим сердцем и пообещала воткнуть иглу в мой глаз. А это последняя вещь, которую я хотела бы сделать.
Отец отталкивается из-под машины и вытирает жирные руки о передние части его рваных джинсов.
— Хэй, Эмми, хочешь пойти раздобыть чего-нибудь поесть? — через мое плечо он всматривается в карту кладбища, которую я делаю. Каждая монета представляет собой тело, которое было похоронено.
— Играю в игру, — отвечаю я.
У него сбивается дыхание.
— Прекрати это! — он разбрасывает кусочки своим ботинком и берет меня на руки. Он держит меня слишком сильно, пока несет к багажнику и усаживает меня на край так, что мои ноги свисают.
— Кто сказал тебе сделать это с монетами? — злость в его глазах пугает.
— Я не знаю, — я пытаюсь вырваться из отцовских рук. — Папочка, ты делаешь мне больно.
Его глаза расширяются, когда он смотрит на свои руки, как будто он не осознает, что держит ими мои руки.
— Эмми, это очень важно — он ослабляет хватку, — кто сказал тебе сделать это?
Я смотрю на своего друга в углу.
— Я не должна тебе рассказывать.
— Эмбер Роуз Эдвардс — он использует моё полное имя только тогда, когда говорит серьезно. — Ты скажешь мне прямо сейчас или я не позволю тебе кататься на машине вместе со мной. Ты понимаешь?
Я рассержено скрестила руки.
— Отлично. Мой воображаемый друг сказал мне сделать это.
Мой друг свирепо посмотрел на меня, и я испугалась, что он собирается покинуть меня. Пожалуйста, не покидай меня. Пожалуйста, не покидай меня.
Отец ловит мой взгляд, и искра его смерти всплывает через его прикосновения — и темнота. Я вздрагиваю, когда он поворачивается ко мне со строгим выражение лица.
— Эмми, ты должна игнорировать его, хорошо? — говорит он, взгляд его серых глаз смягчается. — Ты не можешь иметь воображаемых друзей — люди подумают, что ты сумасшедшая. И мы не можем позволить им так думать.
— Но я не хочу, чтобы он уходил.
— Ну, он должен. Время ему уходить. Ты понимаешь? Никаких воображаемых друзей. Никогда.
— Прекрасно… уходи, друг, — слезы стоят в уголках глаз, пока мой друг растворяется в воздухе. — Это не справедливо.
— Жизнь не справедлива, — говорит отец, помогая мне слезть с багажника, — чем раньше ты поймешь это, тем легче будет жизнь.
Я возвращаюсь обратно к банке и начинаю убирать беспорядок, собирая монеты и винты в неё.
— И, Эмми, — отец снова залезает под машину — если он когда-нибудь вернется, ты должна сказать ему, чтобы он убирался.
— Хорошо, — хмурюсь я, бросая пенни в банку. Пока отец под машиной, я рискую взглянуть в пустой угол, тайно надеясь, что мой друг вернется. Но он не возвращается, и мое сердце болит. Он единственный человек, которого я встречала, кто понимает смерть так, как понимаю я.
