Три сердца - [6]

— Хо-хо! Не Матей ли это? Как дела, Матек? И чем ты тут занимаешься, какие обязанности выполняешь?..

Матей поклонился, смутившись и покраснев, сказал:

— Спасибо, пан граф. У меня все хорошо, я приказчик в имении.

Не затаил ли он ненависть к Гого за то приветствие и тон, с которым тот обратился к своему другу детства после возвращения? В этом неприятном тоне скрывалась насмешка. Зачастую в присутствии матери и Кейт Гого бесцеремонно напоминал Матею о совместных проказах, откровениях и планах. Это смущало Матея, он краснел, в душе возмущался, понимая, что воспоминания, над которыми они все смеялись, в действительности не касались графа, а лишь выставляли на посмешище более слабого партнера.

На неделе произошел и вовсе неприятный случай. Гого, постепенно знакомясь с хозяйством, заглянул как-то в так называемую малую канцелярию, владение управляющего пана Бартоломейчика и писаря Зудры. Кейт сопровождала кузена. Управляющий был в поле, а писаря застали в маленькой выбеленной комнатке. Он сидел, склонившись над столом, и что-то писал.

— День добрый, Матек, — бросил Гого. — Пан уже на работе?

— Мое почтение, пан граф, мое почтение, паненка, — вскочил Матей и поспешно закрыл тетрадь.

— А что это ты там пишешь? — Гого наконечником стека[1] показал на стол.

— Это… пан граф… так… мои личные дела…

Он был явно смущен, а Гого рассмеялся.

— Э-э… я думал, ты избавился от давнего увлечения. Неужели стихи? А?..

Матей покраснел, а Кейт, которая органически не переносила неловких ситуаций, спросила:

— Пан Матей, куропаток после вчерашней охоты уже повезли в город?

— Да-да, паненка, еще в пять утра. Осталось только двадцать штук для дворцовой кухни и три пан администратор Зембиньский взял для себя. Всего отправлено сто девяносто шесть штук.

Гого похлопал себя по карманам и сказал:

— Я забыл папиросы. Хорошо, что пан здесь. Сбегай в мой кабинет. Портсигар должен лежать там, или я его оставил в винокурне.

— Сию минуту, пан граф.

Поручение не выглядело надуманным, и Матею пришлось выполнять, стараясь скрыть подозрение о его причине.

И действительно, графу хотелось лишь заглянуть в тетрадь. Он был уверен, что найдет там стихи, а их чтением он собирался развлечь Кейт. Гого не ошибся. Толстая тетрадь была заполнена стихами. Расхохотавшись, он начал читать. Возможно, довольно нескладные строки не казались бы столь наивными и смешными, если бы Гого не акцентировал некоторых слов и не подкреплял отдельных оборотов патетическими жестами.

— Перестань, Гого, — попросила Кейт.

— Подожди-подожди, так здесь есть еще и проза! — воскликнул он. — «О, Пруды, неосознанное счастье мое! Вы даже не представляете, что станете когда-нибудь известны, как вещая колыбель!»

— Смотри, да тут целая поэма.

— Нет, Гого, не нужно, — она прикрыла тетрадь ладонью. — Это неделикатно. Оставь. Подумай, ведь Матей может появиться в любую минуту, ему будет больно.

Замечание прозвучало слишком поздно. Матей как раз возвращался и, проходя мимо окна, возле которого они стояли, должен был заметить веселое лицо Гого с открытой тетрадью в руке. Он вошел и, не глядя на них, доложил, что портсигара не нашел.

— Наверное, я оставил его в спальне, — небрежно бросил Гого.

Они откланялись и вышли.

Этот инцидент нисколько внешне не изменил отношение Матея ко дворцу. Однако Кейт чувствовала, что в душу этого человека глубоко закралась обида на Гого, а возможно, он стал более робким. Кейт заметила, что с того дня Матей уже не приходил в библиотеку за книгами, хотя никто не запрещал ему, и он прежде всегда пользовался этой возможностью.

«Да, — думала Кейт, — он не терпит Гого. Может быть, и не в его характере мстительность, но в такой ситуации… С какой легкостью и без единого усилия он сможет унизить Гого, даже не проявляя недобрых желаний. Милостью с его стороны будет даже, если он позволит узурпатору забрать личные вещи…»

Из салона снова доносились звуки вальса. В длинной анфиладе комнат раз за разом появлялись не танцующие, а увлеченные флиртом пары.

— О, Кейт! Наконец я нашел тебя, — услышала она за спиной голос Гого. — Где ты пряталась?! Счастье мое!

Глаза его горели, слегка разгоряченный танцем, возбужденный выпитым вином, он хорошо выглядел в своем новом фраке. Он был немного ниже и худее Матея, но во всей его фигуре угадывалась та элегантность, та непринужденная свобода, которая наблюдается у людей высшего общества.

Гого остановился подле Кейт и сказал:

— Я, наверное, лопну от счастья или меня захлестнет его волна! Кейт! Разве ты не видишь, как я искрюсь, полыхаю от счастья? Боже, какая ты красивая, моя пани, королева моя!.. Если бы весь мир рухнул, а ты осталась у меня одна, мое счастье заменило бы мне весь мир. Касенька, Кася, Кейт! Я должен стоять на коленях у твоих ножек и так провести всю жизнь. И так умереть!..

Он говорил, а Кейт думала: «Бедный Гого, бедный парень, знаешь ли ты, что тебя ждет?.. Знаешь ли ты, что на тебя обрушится?».

Еще никогда и ни от кого она не слышала таких пламенных, таких восторженных и внезапных признаний в любви. Не слышала, потому что обладала даром создания дистанции и всегда вовремя умела парализовать смелость своих поклонников.