Три рассказа о Генке и Володьке - [3]

Мама стала сердитой. Её угнетала эта погода. Так она сказала папе. И ещё она сказала, что из-за пыли невозможно выйти из дому.

Володька думал иначе, но спорить не стал. Ему и так часто попадало за то, что допоздна носился по улице. Пыль ему не мешала. Даже интереснее, — можно представить, будто это самум.

Они с Генкой из школы возвращались самым далёким путём. Делали большущий крюк — проходили Чеховским садом, по глинистой тропинке спускались к морю, потом пустырями мимо консервного завода добирались до своей улицы.

В тот день они успели ещё отмахать километра полтора по пляжу к низкому деревянному дому. Там помещалась артель, где делали бусы.

Володька любил ходить по пляжу. У самой кромки воды песок был плотный и гладкий. На нём оставались чёткие следы. Волны лениво облизывали их, и следы таяли.

Домик стоял наверху. Надо было карабкаться по глинистому склону, цепляясь за пахучие кустики полыни. Примерно с середины склона начиналась блестящая и разноцветная россыпь бракованных бус. В школе больше всего ценились бусы без дырок. Чем крупнее, тем лучше. На переменах процветала игра в шарики.

В этот раз им удивительно повезло — бусины попадались одна другой лучше. Набили ими полные карманы.

— Во завтра дадим! — ликовал Генка. — Как выложим их на стол, так Серёга Трусов от зависти и помрёт. Тоже мне, чемпион липовый!

Володька торопился. Мама, наверное, уже дома. Она не любит, когда Володька опаздывает к обеду.

Они миновали пляж, поднялись наверх и шли вдоль высокого забора консервного завода. Генка подбросил в воздух бусину, хотел поддеть её ногой, и вдруг Володька увидел, как он побледнел и застыл на месте, а улыбка стала будто приклеенная. Володька поглядел вдоль забора и успел заметить чью-то спину с горбом туго набитого рюкзака. И тут же спина завернула за угол.

— Володька, это он… — быстро сказал Генка.

— Кто он?

— Красномордый, тот… Помнишь, с татуировкой?

Они одновременно добежали до угла и осторожно выглянули. Парень стоял у подъезда пятиэтажного дома на другой стороне улицы. Рюкзак он держал в руке и воровато оглядывался. Лицо у него было подозрительное и немного испуганное. Он зашёл в подъезд и сразу же снова выглянул, повертел головой и зашевелил толстыми губами, будто разговаривал сам с собой. Улица была пустынна. Парень закурил и исчез в подъезде.

— Чего это он? — спросил Володька.

— Чего, чего! Тут дело нечисто. Видел, как он оглядывался? И мешок у него тяжеленный.

Генка схватил Володьку за руку, потащил за собой:

— Пойдём посмотрим.

— Куда?

— Ну за этим, с татуировкой… Посмотрим, куда он рюкзак тащит.

— Так ты и узнал, держи карман! — Володька присвистнул, но Генка сердито дёрнул его за рукав: они уже вошли в подъезд.

Наверху слышались грузные шаги, перила тихо дребезжали. Мальчишки на носочках взлетели на третий этаж. Остановились там. Послышался лязг замка и протяжный скрип. Ребята пошли медленно.

С площадки пятого этажа вёл ещё один пролёт лестницы, и наверху, в желтоватом свете пыльной лампочки, виднелась узкая чердачная дверь, обитая железом. Дверь была наполовину открыта. В толстом стальном кольце болтался здоровенный амбарный замок.

Генка решительно зашагал по лестнице. У самой двери оглянулся, поджидая Володьку, и скользнул в темноту чердака. Володька — за ним.

Под ногами было что-то мягкое — стружки или опилки. Глаза немного привыкли к темноте, и мальчишки увидели совсем близко широкую печную трубу. Они прокрались вдоль трубы и выглянули из-за неё. В дальнем конце чердака, в жидком свете слухового окна копошился человек. Он что-то вынимал из рюкзака и осторожно ставил подальше к самой стрехе. Вдруг он резко выпрямился и пошёл прямо на Володьку и Генку. Они попятились в тень от трубы, присели на корточки. Парень прошёл мимо них к двери. Резко запахло чесноком. Затем мальчишки услышали скрип и чёткий металлический лязг защёлкнувшегося замка. И стало тихо-тихо. И жутковато.

Володька посмотрел на Генку. Тот растерянно улыбался.

— Ты чего? — спросил Володька.

— «Ах, попалась, птичка, стой! Не уйдёшь из сети». Очень похоже.

— Брось ты, Генка… Давай посмотрим, что он там принёс, и будем сматываться, пока не вернулся.

Генка неопределённо хмыкнул и ответил:

— Давай.

Володька первым подбежал к слуховому окну, на коленках отполз в угол и нащупал какие-то банки: четыре железные круглые и тяжёлые, одну стеклянную, обвязанную тряпкой. Володька стащил тряпку и сунул руку внутрь. Рука утонула в чём-то густом и вязком. Он испуганно выдернул её обратно — рука была тёмная и резко пахла рыбой. Подтащили банку к свету.

— Чёрная икра, — сказал Генка.

— Да, — подтвердил Володька и лизнул руку. Икринки лежали одна к одной — плотно, как дробь.

— Он её с консервного завода украл, — сказал Володька.

— Какой ты догадливый.

Генка аккуратно обвязал банку тряпкой, поставил на прежнее место, поднялся и спросил:

— А как мы отсюда выберемся?

Деваться было некуда. Через слуховое окно они вылезли на крышу. Сначала старались не громыхать железом, балансируя, наступая только на острые рёбра. Потом им надоело балансировать, и они стали ходить как вздумается. Но от этого ничего не изменилось. Далеко внизу торопились домой редкие прохожие, чуть дальше виднелась бурая крыша и кусочек двора консервного завода. Равнодушные прохожие, равнодушная крыша. Никому до них не было дела. И выхода не было. Генка потрогал водосточную трубу — она была старая и проржавевшая.