Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [72]

И на другой день, прямо с работы, в меру напудренная и надушенная, минута в минуту, как договаривались, она была уже у главного входа шикарного заведения.

А вот Аркашки не было. Неотложные дела!

Редкие листья почти уже совсем опавших лип оборачивались к Ирине Викторовне то одной, то другой своей стороной и, наверное, шелестели при этом, но уличный гул и грохот заглушал их слабые голоса, а сами липы, выстроившись вдоль тротуара по ранжиру, как будто на Унтер-ден-Линден, как будто в ожидании чего-то, наверное зимы, были влажны, кое-где леденисты, и остатки летнего одеяния им были уже ни к чему.

Ирина Викторовна поеживалась, ей тоже было прохладно и неудобно стоять на виду у входа в ресторан. Она ведь надела легкое платье, чтобы не утолщать фигуру. А поверх — тоже легкое пальтишко! Смешно!

Она успокаивала себя, что это не первое неудобство, которое доставил ей Аркашка. Надо думать, и не последнее. Она вспомнила, как бывало ей неудобно и даже холодно стоять или сидеть за столом директора той школы, в которой учился Аркашка, и объяснять, почему он плохо учится. Сама Ирина Викторовна всегда училась легко, без усилий и хорошо и, наверное, поэтому ни разу не сумела дать директору сколько-нибудь разумных объяснений. Мямлила что-то, после сама не могла вспомнить об этом без содрогания. Ну, а что еще предстоит, кому и что предстоит объяснять ей за Аркадия? Там видно будет!

С опозданием на семнадцать минут он появился наконец-то, Ирина Викторовна увидела его сразу же, а он — нет, она этому удивилась: куда же он смотрит? Но вот Аркадий стал подходить ближе, ближе и стало понятно, почему он ее не видит: он был не один.

«Ах, вот в чем дело! — мысленно воскликнула Ирина Викторовна. — Как же это я не догадалась?! Не вспомнила, что на вокзале его провожали в армию сразу три или четыре девочки… Три? Или четыре? Может быть, это одна из них?» И она сама себе удивилась еще раз: будь вокруг Аркадия хоть десять девочек — она почему-то всегда принимает их не всерьез. А почему?

— Здравствуй, мама! — приветствовал ее Аркадий, широко взмахивая рукой над своим плечом и над головой своей спутницы. — Мы припоздали, но ты же сама знаешь, что значит женщине собраться в ресторан?! Знаешь, да?

— Ира! — представилась девушка в длиннополом, по моде, пальто из коричневой синтетической кожи и в ту же секунду поняла, что Ирине Викторовне ее пальто показалось непомерно длинным.

— Не Ира! — прервал знакомство Аркашка. — Не Ира, а Ирунчик!

— Ирина Викторовна! — представилась Ирина Викторовна.

Путаница и какая-то нескладность появилась сразу же, с первых слов.

«Нет, не та, — подумала Ирина Викторовна про себя. — Такой на вокзале не было, это точно! Значит, новенькая…», а Ирунчик опять почувствовала что-то во взгляде Ирины Викторовны, какую-то оценку, какое-то сравнение и опять получилось нехорошо.

Столик, за который официант учтиво проводил кавалера в прекрасном расположении духа и его разновозрастных дам в состоянии почти полной растерянности, — был на троих, примыкая к четырехугольной тяжелой и ядовито-зеленой колонне. И в этом сейчас же обнаружилось неудобство: как раз над столиком помещалось зеркало, и, чтобы без конца не лицезреть друг друга и себя, надо было либо смотреть в сторону и вниз, в тарелки, либо заслоняться от зеркала рукой.

Аркадия же это развеселило.

— Ну и как? На троих будем заказывать или на шестерых?

Ира-Ирунчик оказалась без ума от Аркашки и не могла этого скрыть, ничего ей не помогало, даже то обстоятельство, что сама-то она была не бог весть какой свежести, что вообще-то сиживать в ресторане было для нее делом вполне привычным. Но все равно, несмотря на эти навыки или благодаря им, не будь Аркашка с мамочкой, она, не теряя ни минуты, облапала бы его обеими руками и с большим чувством. Теперь Ирунчик сдерживалась, и руки у нее — красивые руки, обнаженные и курортно-загорелые — подрагивали и шевелились и на столе, и в зеркале.

Ах, как ни к чему была Ирунчику Ирина Викторовна! Совершенно ни к чему!

Поговорили о погоде. В Крыме, Кавказе и Рижском взморье.

И еще не подали первого, как Ирина Викторовна почувствовала прилив ревности — не хотела она отдавать той девчонке своего Аркашку! Нечего ей лапать его, нет у нее для этого ни малейшего основания! Что — потеряла голову? Это тоже ничего не значит, может, она теряет ее периодически?

«Господи! — думала Ирина Викторовна. — Страшно-то как! Как будто вот сейчас, только доедим первое, — и первое уже подали, — и Аркашке предстоит это: головой в бездну! Да неужели же родная мать в такой ситуации ничего не может сделать, даже не вправе предупредить сына?! Выгнать девку из-за стола, а сыну все как следует объяснить?! Господи, как люблю-то я его, шалопая и безобразника! Несправедливо же это — надо любить достойных людей, а любить шалопая только за то, что ты сама произвела его на свет, — это нехорошо, это даже низко!»

Аркашка весело рассказывал про какого-то старшину. Как старшина вместо команды «Встать!», подал команду «Ложись!».

Ужасно интересно!

А ему что — Аркашке? Ему тем более ничего, что это ведь не Ирунчик опутала его, а он опутал Ирунчика! Вот он и сидит посмеивается, полон всяческих мужских достоинств, а главное — чувства своего превосходства над всем женским полом, над матерью в том числе: