Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [23]

И ведь нашла ответ: ей необходимо познакомиться с самой собою, новой и теперешней.

С той минуты, когда она получила у тетушки Марины ключи от квартиры, она ведь стала совсем другим человеком, а главное — совсем другой женщиной.

Какой же?

Конечно, та, прежняя Ирина Викторовна, без ключей от квартиры тетушки Марины, могла бы запросто оценить эту — с ключами. Но той уже не было.

Ирина Викторовна махнула рукой: если так, нечего той, прошлой, привязываться к этой, настоящей! У той и чувств-то не было, разве только одни предчувствия, та о самой себе не раз думала, что у нее нет жизни, а Нюрок однажды сказала той по секрету, что она, в общем-то, женщина «затюканная», и это ей не совсем идет, рано еще.

Теперь она кругом одна — Никандров в Киргизии, не пишет, они договорились не переписываться; он убедил ее, что так будет лучше; той, прошлой Ирины Викторовны Мансуровой, с давнишней и привычной не то жизнью, не то — полужизнью, с добрыми знакомыми Канунниковыми, с приятной и привлекательно-загадочной сослуживицей Анютой Глеб, — как не бывало, и вот Нюрок смотрит на нее испуганными глазами, будто впервые видит перед собой такой вот случай и даже не знает, как этот случай называется.

Канунниковы, так те и вовсе исчезли из ее сознания, исчезли вообще, испепелились и, вернее всего, это случилось с ними в тот самый новогодний вечер, когда в их доме с Ириной Викторовной «произошло все». Они оказались такой материей, которой вдруг наступает время навсегда или хотя бы ненадолго исчезнуть, чтобы произвести вместо себя что-то другое.

Наверное, это неприлично — так думать, но что поделаешь, если бывает и так?

Впрочем, вполне могло быть и наоборот: все еще не совсем-то гладко развивался роман Леночки Канунниковой с ее бирюком, и вся семья замкнулась в этих отношениях, и не Ирина Викторовна отошла от Канунниковых, а они от нее. И не все ли равно это теперь: кто первый сказал «а», кто первый его не сказал?

В общем, именно на себя прежнюю она и махнула рукой, распрощалась без сантиментов, а себя нынешнюю все еще не знает.

Ирина Викторовна задумала было последовательно повторить про себя, по памяти, все, что ею было пережито в квартире тетушки Марины, хотела все, что там произошло, извлечь из сумрака на белый свет, посмотреть на все это еще раз.

Оказалось, что к реальности всего того, что там происходило с ней в квартире тетушки Марины, — она и теперь не может дотянуться даже своей памятью.

Значит, все, что было с нею и Василием Никандровичем, что было с ними вместе, так и оставалось в полумраке и должно было там оставаться.

Это была такая реальность, которую можно было представить себе одним-единственным способом: повторив ее снова…

>Глава шестая Новая прическа

Она очень хотела бы близко познакомиться с самою собой нынешней, но это знакомство все откладывалось, и не было никакой уверенности в том, что оно когда-нибудь состоится. В то же время она очень не хотела и не могла оставаться в бездеятельности — надо было хоть что-нибудь делать с собою теперешней, современной.

И вот Ирина Викторовна решила заняться тем, что оказалось для нее доступным: своею внешностью.

Это было серьезно.

Конечно, она понимала, что не имеет никакого права сразу же, как будто ни с того ни с сего, перекраситься в какой-нибудь экстравагантный цвет или изменить тем строгим и экономичным фасонам, которых ей удавалось придерживаться чуть ли не с тех пор, когда она стала женщиной; тем более недопустимо было шокировать Василия Никандровича, но удивить и поразить его, когда он снова вернется к ней из Киргизии, еще раз открыть ему глаза на себя, отблагодарить его за возвращение, внушить ему, что их отношения неисчерпаемы, потому что она всегда будет находить в себе что-то новое для него — все это и еще многое другое не оставило в ней ни капли сомнения на этот счет. «Действовать!» — сказала она себе, чувствуя, что может сказать и больше: «Вперед! И только вперед!»

В общем-то отчаянный шаг, но разве вся ее новая реальность не была отчаянной?!

Так возникла задача из задач, если учесть, что свое решение она должна как-то объяснить дома, что деньжонок у нее на эту статью расхода было очень немного, и главное — самое главное! — что она могла ведь не только выиграть, но могла ужасно проиграть: вдруг в новом обличье она не понравится Никандрову?

В то же время — каким же это образом она могла оставаться с прежней внешностью, если все в ее душе и теле переменилось?

Мансурову-Курильскому, Аркашке и свекрови она объяснила, что ей до чертиков надоел весь тот вид, в котором она неизвестно почему существует едва ли не четверть века; но когда посмотрела на себя в зеркало, после очень долгих очередей и протекций сидя в кресле лучшей мастерицы едва ли не самого лучшего дамского салона, пришла в полное отчаяние:

«А что? Вот вполне сумасшедшая баба, и смотрите, люди, что она делает с собою? Кто из вас это способен понять и объяснить?!»

Между тем Сонечка Золотая Ручка, лучшая мастерица, непринужденно болтая, делала свое, кажется, роковое дело…

Ирине Викторовне стало горько и обидно: при чем тут разные люди, зачем ей мнение Золотой Ручки, когда имеет значение только один человек, ради которого и происходит все это светопреставление? И зачем ей было от добра искать добра — ведь этот человек уже неплохо отнесся к ней к такой, какой она была, а что-то будет теперь?