Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [218]

— Наверное, ты уже тогда задумал стать парторгом госхоза! — заметил Тимар Элек. — Наверное, так…

— Что ты хочешь этим сказать? — строго спросил у него Лайош. — Что именно?

— Ничего… Ничего, кроме того, что ты давно задумал стать парторгом госхоза и действительно стал им… Самым лучшим во всей нашей округе…

Лайош несколько потупился и сказал:

— Уж и самым лучшим? К тому же выдвижение на низовую партийную и государственную работу, по крайней мере в мое время, происходило стихийно и совершенно неожиданно: ты и думать не думаешь, вкалываешь где-нибудь в поле или на свинарнике, а тебе вдруг говорят: «Вкалываешь? И молодец. Так и надо. Это хорошо! Хорошо, но мало, поэтому вкалывай еще и по партийной линии! Давай-давай!» Вот как было. Было и то, что я привез бочонок меда в Икервар. Соседи могут подтвердить!

— Подтверждаете? — спросил я.

— Так оно и было, — заверили они. — Ведь Лайош всегда говорит, как по Большой книге читает.

— По какой это — Большой? — не понял я.

— Ну, как по Библии… А вот я был в лагере военнопленных на севере, даже севернее Ленинграда, и у нас там меда не было.

И другой гость тоже вздохнул:

— Я был в лагере в средней России, вполне приличные климатические условия, но чтобы мед? Да мы и думать-то о нем не думали и забыли, какой он бывает! Мне до сих пор удивительно, что в плену мы жили лучше, чем сами русские вокруг нас, но чтобы у нас был мед?!

Я бы не хотел быть понятым таким образом, что наша беседа протекала чинно и сюжетно: Лайош рассказывает, Имре и Элек комментируют, Роза переводит, Дьёрдь молча улыбается, и вот уже мне выдается готовенький очерк, а то и рассказ! Ничего подобного! Тут замечаний и смеха было хоть отбавляй, были и вставные сюжеты, ну, хотя бы насчет знакомств Лайоша в колхозном клубе на Кубани, было кое-что из современной действительности… Вот, например, один наш солдат, туркмен по национальности, из тех, что несут службу в Венгрии, научился по-венгерски, уверяя, что это простой язык и похож на его родной.

— Не знаем, верить ли этому, а только мы в Икерваре так и не научились правильно произносить имя этого солдата и называли его просто — Ахмер. Друзья ведь должны называть друг друга просто, не правда ли?

В то же время Элек заметил:

— Запомнить любое имя в конце концов дело возможное, даже если оно и пишется в целую строчку, но тут получилось… получилась любовь.

— Как так? — не понял я.

— Ахмер и одна наша девушка — познакомились в Будапеште — полюбили друг друга, поэтому наша девушка и собирается ехать в Туркмению, а что это такое — никто не знает. Никто никогда из Икервара там не был, нет у нас живых свидетелей. Конечно, можно почитать книжки, но вы же писатель, вы знаете: книжки — это одно, а жизнь сама по себе — другое. И надо бы заранее знать, что оно такое, это другое. Вы, конечно, бывали в Туркмении?

— Нет, не был…

— Как это может быть? Туркмения — это же Советский Союз?

— Я бывал во многих республиках Советского Союза. Во многих, но не во всех… Так уж случилось.

— Сергей Павлович и в Тбилиси тоже никогда не был! — неожиданно наклепал на меня мой молчаливый друг Дьёрдь. — Представьте себе — не был!

Дело в том, что Дьёрдь многие годы дружит с грузинскими писателями, они приезжают к нему в редакцию, в Сомбатхей, он к ним — в Грузию, он даже самостоятельно изучает грузинский язык. Но все-таки я не ожидал от Дьёрдя такого подвоха… Мне пришлось оправдываться:

— Вообще-то я в Грузии был, но только на побережье Черного моря. В Тбилиси — тоже был… то есть я проехал его на поезде. А вокзал там на горе, а с горы виден город.

— Это куда же вы ехали поездом через Тбилиси? — заинтересовался Дьёрдь.

— В Ереван…

— Значит, в Ереване вы были, а в Тбилиси не были? — заметил Дьёрдь, а Ольга подвела итог:

— Это нехорошо!

Пришлось согласиться, что это нехорошо, вопрос, казалось, был исчерпан, но Ёри Имре, племянник хозяина нашего дома, уже завелся насчет Туркменистана:

— Ну а поблизости от Ашхабада вы были? На каком расстоянии от Ашхабада вы когда-нибудь бывали?

— Я бывал в Таджикистане и в Самарканде, это уже Узбекистан. Километров в пятистах от Ашхабада я был, ближе — нет.

— Пятьсот? Нет, это слишком много. Это, можно сказать, вся Венгрия вдоль, а поперек она примерно в два раза меньше.

— Наверное, нам пора уже что-нибудь спеть? — спросила Ольга.

— Нет, еще немножко рано! — подумав, ответил Имре. — Еще бы надо о чем-нибудь поговорить. К тому же, Ольга, песни — не твоя забота — ты нынче хрипишь, как целый взвод простуженных солдат.

— И тебе не стыдно проводить такие сравнения — между молодой женщиной и целым взводом солдат? Да еще и простуженных! Бедное у тебя воображение!

— Почему же! Я могу что-нибудь другое придумать. Ну вот, например: ты хрипишь, как большая, большая львица.

— А ты когда-нибудь слышал, как хрипит большая львица?

— Нет, не приходилось.

— А может, большая львица мне и в подметки не годится?!

— Знаешь, Ольга, на тебя не угодишь! Как ни старайся!

— Вот-вот: мне мои самые неспособные, самые ленивые ученики всегда говорят точно так же: «Знаете, Ольга, на вас не угодишь! Как ни старайся».

Имре подумал, помолчал и, склонившись ко мне через стол, доверительно сказал: