Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [171]

И только если из события извлекается притча, если оно преобразуется в современную легенду — ну, тогда другое дело, тогда оно еще может привлечь читателя. Событию же без легенды читатель предпочтет документальное произведение, мемуары или какое-нибудь исследование какого-нибудь общественного вопроса.

И нынешние крупнейшие писатели это поняли, знают и так и делают — пишут легенды.

Лакснесс — помните его «Атомную станцию»? Что это, если не легенда, причем вполне в духе исландской саги, только современной?

Камю… Помните «Чуму»?

А Габриэль Маркес — он весь такой, ну разве не легенда и не притча «Осень патриарха»? И «Сто лет одиночества»?

И величайшим писателем современности станет тот, кто создаст «Божественную комедию» двадцатого века.

Вот бы Густову Владимиру Ивановичу создать «Божественную»! Ему бы?! А?!

А в «Водоканале», я это сразу почувствовал, в мое отсутствие произошло ЧП.

И произошло, опять сразу чувствую, по моей вине.

Я и так пришел в «Водоканал» с запозданием, пришел сам не знаю какой — грустный или радостный, трусливый или храбрый, скромный или нахальный, умный или дурак дураком, а тут еще ЧП!

По моей вине! Надо что-то делать, что-то выяснять и как-то себя вести.

Я веду себя так:

— Привет, Михаил Андреевич! Привет, привет!

— Ишь, расприветился… — тихонько произносит Михаил Андреевич, руководитель нашей группы и неплохой, в общем-то, мужик. А громко он говорит: — Экспликация к башне семнадцать, район «Щ»? Ну? Чего молчишь?

Я действительно, молчу, не понимаю, в чем дело.

— Не понимаешь? Нет? Ты в чем понимаешь-то? В романчиках? В гонорарчиках?

Я держусь своей линии:

— Ну, какие там гонорарчики? Тысчонка-другая раз в месяц перепадет, только и всего…

Итак, вот в чем дело: месяц назад я составил проект внутридомовой разводящей сети по жилой башне № 17 в районе «Щ», а экспликацию, — общий подсчет арматуры, всяких там колен, тройников, раструбов — не перенес на ватман… Забыл.

Я бросился к своему кульману — какой там кульман, так себе, урод, самоделка, но я ее, эту самоделку, почему-то очень люблю, этот мой рабочий станок, я тотчас нашел в ящике экспликацию на двух листочках бумаги с синеватым оттенком, но теперь они были уже ни к чему, на ватман-то они перенесены действительно не были…

Конечно, виноват Густов Владимир Иванович, старший инженер, но удивительно: куда другие-то глядели? Куда Михаил Андреевич глядел, подписывая лист без экспликации? Куда сметчики глядели? Ведь это же очевидно: лист без экспликации — еще не лист и не проект, его в ту же минуту надо завернуть обратно исполнителю, то есть, мне. Никто не завернул… И вот до конца рабочего дня я чем был занят? Я объяснительную на имя главного инженера писал, я к сметчикам ходил, в отдел снабжения ходил, и куда бы я ни ходил — везде на меня смотрели как на сумасшедшего.

Но ведь пропустить лист без экспликации — это тоже сумасшествие, и вот мне хотелось поговорить с моими коллегами искренне и на равных — как сумасшедшему с сумасшедшими, как психу с психами, как растяпе с растяпами, но никто этого равенства не признавал. Никто! И я один-одинешенек был сумасшедший, один псих и растяпа, один-одинешенек, а больше никто!

На меня одного с удивлением смотрело, большое-большое лицо со множеством глаз разного цвета и разного выражения. Было тут недоумение, злоба была, осуждение было, доброжелательство, но только с излишним любопытством. Презрение было.

А я не смотрел на них, на все эти лица в одном лице. Я в пол смотрел, в потолок, в окно, но только не на них. И вот что странно: они смотрели на меня во все глаза и меня не видели, а я ни на кого не смотрел, но видел всех…

Тоже литература? Ее свойства, да?

Вот говорят, что у художника, у натуры творческой, всегда две жизни: одна — личная, бытовая, другая — творческая, созидательная. Две в организме художника ткани: клеточная, механическая и «ткань» духовная. И все с этим согласны.

А я не согласен, нет! Не может духовная ткань напрямую соединяться с клеточной, с механической, не может! Чтобы, скажем, чувство любви или художественного воображения вот так, напрямую соединялось со скелетом моего организма? Нет, они несовместимы! У них совершенно разные свойства, у одной ткани должна быть железная прочность, у другой — легкость, невероятность. Как же они между собой соединятся-то? Такие разные и совершенно разного назначения?!

Нет, тут обязательно должна быть еще и третья ткань — соединительная. Я, когда догадался об этом, заглянул в Большую Советскую и узнал, что это «ткань… выполняющая опорную, трофическую (питательную) и защитную функции». Защитную — это самое главное.

А что касается меня лично, все дело в том, что нет у меня соединительной ткани. Нет защитной.

Ума не приложу: как без нее обойтись? Если бы уйти назад, то есть в «Водоканал», только в него, а больше никуда, ни-ни, чтобы и в чертежах и в экспликациях у тебя был полный и вечный порядок, а больше ничего?!

Была такая возможность. Была, но теперь она упущена, и назад хода нет, как не бывало. И когда подумаешь: «На кой черт тебе эта самая проза?!» — тут же хватаешься за голову: свят, свят, свят — вот кощунство-то! Вот богохульник-то! Вот предатель искусства и литературы!