Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [166]

Надежда Васильевна так и сделала, сказала: «Уйди!» — и отвернулась к стене. Было противно слышать знакомое дыхание незнакомого человека в пестрой пижаме. Которую она купила на прошлой неделе… Еще она знала об этом человеке, что он мог бы, мог бы быть мужчиной, но не хочет. И думает, что это его личное дело, личный выбор. Но она-то, Надежда Васильевна, она-то что за женщина при мужчине-немужчине?

Вовка сказал:

— Все… — и поставил на журнальный столик магнитофон.

Она, не глядя, догадалась, куда и что он поставил. Она уже обо всем догадалась, и сказала:

— Так тебе и надо! Так и надо, так и надо!

— Все… — повторил Вовка.

— А кто тебе говорил? Кто тебя предупреждал, чтобы не выключал во время беседы — кто? Кнопка что ли заела? Совсем? Не работает?

— Совсем… Кнопка… Неизвестно что — совсем…

— Лента не размагничена? Да? Что там, на ленте, записано?

— Кажется, этот… Высоцкий…

— Высоцкий? Не дай бог — всегда был бузотером. Кто тебя предупреждал? Так тебе и надо! И твоему Бурляю так и надо!

Вовка стоя, тихо, убийственно тихо и жалобно заговорил о том, какой он несчастный, как ему не везет в жизни… Ему не везет, а он все равно упорным трудом добился и уже три года как специалист по проблемам энтээр, уже год как написал книжечку об энтээр, уже полгода как заключил с издательством договор на вторую книжку об энтээр и гвоздь этой, второй и решающей для его судьбы книжки — Бурляй, член-корреспондент…

— Тоже мне — гвоздь! Глаза бы не смотрели! — отозвалась Надежда Васильевна.

— Бурляй очень умный. Очень порядочный… Бурляй наша надежда номер один… Наша… то есть моя и твоя.

— Какой-какой номер?

— Один… Номер один…

— Что же ты теперь хочешь делать с этой надеждой?.. — спросила Надежда Васильевна и снова заплакала негромко и горько… — Что?

— Знаешь, что мы сделаем?

— Мы? Значит, все-таки «мы»…

— Конечно, мы… Ну, кто же еще? В тяжелых случаях жизни иначе быть не может… Как только ты, как только мы… одним словом, как только ты, мы и я…

— Говори разборчивее, о ком речь? О ты-мы или о мы-ты?

— Господи! Нашла время смеяться! Или — издеваться? Нет, право, у тебя железные нервы. И значит, Надежда, так… Значит, я, а еще лучше, если, Надежда, ты, мне кажется, это будет лучше, значит, мы позвоним сегодня Бурляю и попросим его принять нас снова. И повторить беседу. Мы признаемся чистосердечно, что ты не просмотрела как следует кассеты и вот вышла накладка, и вот мы просим… Мне кажется, что если ты по-настоящему мобилизуешься, и позвонишь, и объяснишь Бурляю наше положение…

Надежда Васильевна вскочила с дивана и бросилась к Вовке с кулаками, но, не добежав чуть-чуть, повернулась и снова бросилась на диван… Полежала молча, схватила голову руками и так, с руками на голове, в распахнутом буреньком халатике, стала кричать:

— Ты с ума сошел? Показывать себя таким тупицей? Раззявой? Растяпой! Меня показывать тупицей?! Раззявой! Растяпой! И еще бог знает кем, черт знает кем?! Так вот, слушай — мало того, что я не буду звонить Бурляю, ты не позвонишь тоже и не скажешь ему ни слова. Ты меня понял — ни слова! Ты отнесешь ему готовую запись вашей беседы, какой бы она ни была — понял? И он ее подпишет, вашу беседу, какая бы она ни была — понял? Дай сюда магнитофон! Включи штепсель!

Надежда Васильевна довольно долго держала в руках черную холодную коробку и пристально на нее смотрела, потом приложила ее к одному уху, к другому… Потом три раза сильно тряхнула ее и похлопала сначала с одной стороны, потом с другой…

«И верный мой товарищ, жена-домоуправ…» — так, кажется, или почти что так хрипло пропел Высоцкий, потом послышалась гитара, потом Бурляй: «Одной эпохе не дано пред… изго…»

— Тоже мне — гвоздь… — тяжело вздохнула Надежда Васильевна… — Кнопку бы сделать из этого гвоздя. Кнопку номер один и то хорошо… так ведь оно и есть:

Гвозди бы делать из этих людей,

Кнопки бы делать из этих гвоздей…

Она чуть-чуть прокрутила кассету назад и услышала себя: «Что по ваш… бу… после энтэ… Еще… нибудь революция? Значит — перманент?» — но тут же снова запел Высоцкий…

— Так… — сказала Надежда Васильевна. — А тебя, Вовка, почему-то нет… Все есть, а тебя почему-то нет?… Странно…

— Есть! — сказал Вовка. — Я есть и обязательно буду, ты не беспокойся!

— Бр-р-р… ничего себе поп-музыка! Где до, где си, где до-ре-ми — попробуй разобраться? Ну а тогда так: вот тут, на столике бумага… тут поищи авторучку… Будем слушать запись и что-нибудь из нее восстанавливать. Ты будешь записывать, я буду слушать и тебе диктовать. Ты помнишь, что ты говорил Бурляю?

— Не думаю… Не думаю, что помню. Нет, не помню. Провал памяти. Стресс. Аберрация. Все пропало. Все напрасно, но ты этого не хочешь понять…

— Я помню все, что говорил Бурляй. Сидела у окна, не слушала, но все помню. А теперь ты садись вот сюда, на диван, и записывай… Подстели одеяло, а потом садись.

— Я чистый. Я — в пижаме. И я — в новой… — сказал Вовка.

— Мало ли что! Порядок есть порядок, и нельзя плюхаться прямо на чужую простыню. Ну? Запускаем с самого начала!

Магнитофон хрипел, гудел и вопил. Соседи постучали, Надежда Васильевна пыталась сквозь стенку извиниться, до них не дошло, но беседа так или иначе восстанавливалась. Кузьменковы работали беспрерывно. Как на конвейере.