Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [164]

Вовка подскочил за столом и, словно барышня, закрыл себе рот рукой, Бурляй довольно странно засмеялся. Все-таки тупицы мужики, не умеют слушать женщину, не знают, что не всегда важно, что она говорит, важно — как говорит! А она ведь говорила шутливо, с доброжелательством… Ну, и бог с ними, с тупицами, все-таки хорошо, что не все мужчины так же тупы и глухи, — вспомнила она, — вот начальник учебной части политехнического института, в котором Надежда Васильевна, по существу, является начальником бюро расписаний, тот говорит: «Бранитесь, бранитесь, Надежда Васильевна, сколько хотите — я всегда готов слушать ваш голос!» Она Вовке о начальнике учебной части говорила и не раз — где там! где ему взять в толк, что она в политехническом — фигура, все ее слушаются, все о чем-нибудь просят — и студенты, и доценты, и профессора завкафедрами, и деканы. Мало ли что в бюро расписаний компьютеры, что там сама энтээр на каждом шагу, без нее, без ее личного участия и сообразительности вместо расписания все равно получится первозданный хаос — учебные корпуса, мастерские и лаборатории будут перепутаны, вечерники тут же постараются вклиниться в дневные часы, заочники — в очников, станкостроители — в обработчиков, автоматчики — в электриков. Специализированные аудитории и те будут перепутаны, а весь учебный процесс — прахом! Она даже и зрительно, и на слух представляла себе этот прах…

Ну а домой придет эта фигура, которая ежедневно спасает политехнический от гибели и праха, — придет, а муж (зовут Вовкой!) погружен в себя и не разговаривает, у него — неприятности на работе. У всех остальных, конечно, ничего, кроме приятностей, а у него — нервный день, а у других какой был день? У других — ему неинтересно. Ну а если так — тут и начинается.

И начинаются упреки — ведь сил же нет! Вовку не упрекнуть! Упреки — это ведь ее самоутверждение, ее заслуженное право, попробуй откажись от заслуженного?! Конечно, вместо того, чтобы упрекать Вовку, можно из-под земли выкопать кусок парного мяса, изжарить бифштекс. Можно! И по головке погладить можно, руки не отвалятся, и слово сказать — язык не отсохнет. Все можно, но можно далеко не всякий раз, а упрек — вот он готовенький. На любой момент!

И, упрекая Вовку, Надежда Васильевна опять-таки всякий раз вспоминала совсем еще недавнее время, когда ей не надо было никому доказывать себя и свою правоту, когда она была заведомо права одним-единственным фактом — фактом своего существования… Ну а потом упреки стали сами по себе, в химически чистом виде, без воспоминаний.

Теперь — времена другие, и себя нужно доказывать всем: мужу, сыну, профессорско-преподавательскому составу политехнического и самой себе… Насчет политехнического она не раз прикидывала — уйти? Страшная же нервотрепка, а если сократить расход сил и здоровья вдвое? Но куда уйдешь — в какое-нибудь конторское бабье царство? Целиком переключиться на воспитание Вовки и Колюньки? Вовку могила исправит. Колюнька и без этого нормальный. Учится неважно, но Лев Толстой тоже неважно учился… Его важно от телефона отучить, вот что! В отца, что ли, пошел, журналистом будет? Мало ему дня, на ночь утащит телефон в туалетную комнату — «бум-бум-бум», — басок уже сформировался, «хи-хи-хи!», снова «бум-бум! — а слышимость сквозная, а спать хочется, а наутро Колюньку не добудишься, ну прямо хоть водой холодной отливай из кухонного ведра! То ли дело — когда Надежда Васильевна сама была девочкой — и девочек, и мальчиков в семье навалом, телефонов — ни одного, в туалете не засидишься — и каждый — под здоровым влиянием здорового коллектива. Вот какие были времена! До наступления эпохи НТР! А из политехнического уйдешь… Сто пятьдесят рэ на дороге не валяются. Были случаи, если бы не эти сто пятьдесят, Кузьменковым хоть по миру идти, а неохота идти-то… А такой случай снова может наступить, не исключено, ничуть.

Тут Бурляй по ходу своего интервью сказал:

— Любить мы и сегодня умеем, а вот беречь любовь…

Это уже было интересно, Надежда Васильевна прислушалась к разговору, а разговор, оказывается, кончался, это под занавес было сказано.

Стали любезно прощаться, Бурляй сказал:

— Извините нас, Надежда Васильевна, что мы заставили вас скучать.

— Скучать?! — удивилась она. — Что вы, я так хорошо посидела, так подумала… Оглянулась вокруг — на темные стенные панели, на люстру… Другого такого же места и не найдешь, чтобы так же посидеть… в эпоху энтээр… Кроме того, поскучать — это же необходимо. Женщина, которая никогда не скучает, очень скучная женщина!

Тут Бурляй что-то пробормотал насчет политехнического, насчет того, что Надежда Васильевна в политехническом самый главный и общепризнанный диспетчер…

«Ах, вот как! — подумала Надежда Васильевна. — Вот как — значит, Вовка и еще что-то рассказывал Бурляю о своей жене? Значит, своей жене он рассказал не все, что рассказывал о ней Бурляю? Значит, Вовка очень хотел, чтобы Бурляй пригласил его жену на эту беседу? Значит… Ну, берегись, Вовка!»

А Вовка-то?

Он, оказывается, рассвирепел и перестал соображать, что обижаться тоже надо в меру, иначе так обидишь своей обидой обидчика, как ничем другим!