Три пункта бытия : Роман, повесть, рассказы - [119]
— Чему бы это?!
— Научил бы не плодить дремучий вирусный примитивизм! Попутно научил бы их мыслить широко и реалистически!
— Да ну-у-у? — удивился Дроздов. — А это — как?
— А это — очень просто! Я бы указал им, что они ведь всегда выбирают не между хорошим и плохим, а между плохим и плохим, то есть — меньшее из двух зол. Они выбирают это меньшее ежедневно. И хотя в воскресенье им еще кажется, что я, таракан, ни в какой мере не устраиваю их, и они не удостаивают меня ни взглядом, ни словом, в четверг — я уже то самое меньшее зло, с которым они согласны заключить союз, а в среду следующей недели — я все тот же самый. Таракан — уже недосягаемый идеал, к которому они и рады бы вернуться, но — поздно! Поздно — потому что они уже в объятиях вируса, а вирус, в свою очередь, уже адресует их к каким-нибудь вирусятам, полагая ниже своего достоинства иметь с ними дело непосредственно!
— Образованный Таракан! — иронически заметил Дроздов.
— Еще бы! Ведь я Таракан двадцатого века! Я заочно изучаю таблицу натуральных логарифмов! Я готовлюсь к сдаче кандидатского максимума! Я умею зарифмовать все, что угодно! Всю человеческую речь! Не веришь? Где моя Тараканиха?
— Пароход! — сказал Дроздов. — Болонья! — подумав, сказал он еще. — Ну?
— Пароходш-ш-ш-ш! — произнес Таракан, вращая лазурью наивных глаз. — Болоньяш-ш-ш-ш! — сказал он затем. — Ну? Чем не рифма?! Пушкинская! Гомеровская! Косинус фи равен единице! А тангенс угла в сорок пять градусов тоже равен единице! А? Что? Выкусил? Ха-ха-ха! Хя-хя-хя — вот так я! Где, черт подери, моя Тараканиха?! — взревел он дискантом.
— А зачем тебе это? — спросил Дроздов.
— Что?
— Твое собственное размножение?
— Балда! — удивился Таракан и тяжело вздохнул. — Чтобы на острове Ес стоял непрерывный тараканий шелест: ш-ш-ш-ш! Ш-ш-ш-ш-ш… Вот так! Кто знает, — Таракан мечтательно закатил под реденькие брови свою лазурь, — кто знает, может быть, это будет обновленный ш-ш-ш-шелест, сверхсовременный — ш-ш-ш-ш-шелест?! И отсюда, с Ес, он распространится на весь Зет, то есть на весь земной шар! На всю Вселенную! На всю Галактику! А я буду основателем новейшего ш-ш-шелеста! Ты что же, думаешь, будто мне чужды индивидуальные творческие замыслы? Конечно, я не такой эгоист, как ты, и, сколько бы у меня ни было выдающихся заслуг, я никогда не потребую отдельную четырехкомнатную квартиру с балконом и лоджией, я всегда буду в той среде, которая меня породила и которую породил я. Все это так, а все-таки? Я — биология как таковая, я биология прежде всего другого. Ты, интеллектуал и к тому же еще интеллигент, разумеется, презираешь биологию! Напрасно! Слава богу, мы, тараканы, обходились и без интеллигенции, а ты без нее не обходился никогда. Кроме того, учти, что я, как цивилизованный Таракан, научно обосновываю свою задачу — сделать из себя одного миллион раз самого себя. И я спрашиваю: где Тараканиха? Ведь ты же строишь остров Ес, ты хочешь оставить после себя много разных произведений, а я хочу оставить произведение самого себя! Только я, я сам в бесконечном числе, а больше — ничего другого! Чем не задача? Чем не идеал? И разве с моей точки зрения это не благородно, не грандиозно и не потрясающе? Короче: была бы энергия созидания, а куда ее направить — всегда найдется! Еще короче: где моя Тараканиха? Учти, я сейчас начну еще и не так выражаться! Я сейчас начну так выражаться, так выражаться! Ну?!
— Хорошо! — сказал Дроздов в состоянии уязвленного самолюбия. — Будем предельно откровенны!
— Будем! — согласился Таракан. — Только сначала предельно откровенным буду я, а потом ты. Чур, первый!
— Не все ли равно? Не все ли равно, кто из нас будет откровенным сначала?
— Значит, первым откровенно говорю я. Руки вверх! Ну?! Кому говорят?!
— При чем тут руки? При чем верх? — возмутился Дроздов. — Разве мы находимся в состоянии войны? Мы рассуждаем логически, и только!
— Вот я и требую логического поднятия рук. Ведь моя логика оказалась сильнее твоей! Ты все еще этого не понял?
Что-то в этом духе Дроздов действительно понимал, и его руки зашевелились в том смысле, чтобы приподняться над головой, но большим усилием воли и логики он сдержал их. Кроме того, он подумал, что его собственная логика хотя и потерпела некоторое поражение, однако все еще обладает внутренними ресурсами, и поспешил мобилизовать эти ресурсы.
— При чем какое-то там поднятие рук, — спросил он, — если мы обоюдно не применяем оружие — холодное и огнестрельное? И атомное тоже не применяем?
— Вот это да! Вот это да! Дает! — засмеялся Таракан. — Вот это я понимаю — доктор наук! Вот это цивилизация! Значит, действительно твоя логика способна поставить вопрос о стрельбе из пушек по воробьям и об атомных бомбежках тараканов?! Вот так-так! Поднимай-ка, поднимай-ка руки!
Дроздов еще больше почувствовал щекотливость и неловкость положения.
— Не стесняйся, я все-таки верю в твою искренность, верю, что у тебя за пазухой совершенно нет ничего атомного! — заверил Таракан. — Но когда твои руки свободно взметнутся над твоей головой, это обеспечит дополнительный приток крови к глазам, у тебя обострится зрение, и ты увидишь мою Тараканиху! Либо скорее придумаешь какой-нибудь видоискатель! Можно связать руки за спиной — тоже хорошо, тоже стимул, дает отличный результат! Короче говоря, тебе все еще не хватает страха! Жаль, жаль! Это — вредно! Там, где страх не дефицитен и не лимитирован, — там никто не жалуется на отсутствие порядка! Логарифмическая спираль есть изогональная траектория пучка прямых, проходящих через полюс! А? Что? Выкусил? Ну? Где твои руки?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Произведения старейшего русского писателя Сергея Павловича Залыгина (род. в 1913 г.), всем своим творчеством продолжающего великие традиции гуманизма и справедливости, хорошо известны российскому читателю. Книги Залыгина говорят о многообразии жизни, о духовной силе человека, его неисчерпаемых возможностях. Включенные в настоящий сборник произведения последних лет (роман «Свобода выбора», повести и рассказы, а также публицистические заметки «Моя демократия») предлагают свое объяснение современного мира и современного человека, его идеалов и надежд, свой собственный нравственный и эстетический опыт.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Тропы Алтая» — не обычный роман. Это путешествие, экспедиция. Это история семи человек с их непростыми отношениями, трудной работой и поисками себя. Время экспедиции оборачивается для каждого ее участника временем нового самоопределения. И для Риты Плонской, убежденной, что она со свое красотой не «как все». И для маститого Вершинина, относившегося к жизни как к некой пьесе, где его роль была обозначена — «Вершинин Константин Владимирович. Профессор. Лет шестидесяти». А вот гибнет Онежка, юное и трогательное существо, глупо гибнет и страшно, и с этого момента жизнь каждого из оставшихся членов экспедиции меняется безвозвратно…
Книга известного советского писателя Сергея Павловича Залыгина включает роман "Южноамериканский вариант", фантастическую повесть "Оська – смешной мальчик" и рассказы. Это произведения о непростой жизни и делах очень разных людей. Автор стремился показать своих героев во всей сложности их характеров и окружающей обстановки, в те моменты, когда с наибольшей яркостью проявляются в человеке черты его натуры.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».