Три птицы на одной ветке - [27]

Во всяком случае, никто ни разу не крикнул, а именно на это и надеялась в глубине души женщина: «Да вы что, Эльвира Николаевна, да с вашими знаниями, с вашим опытом организаторской работы — в реализаторы?! Нет-нет, даже не думайте, мы не можем так нерационально использовать кадры, вот если бы вы оказали нам честь стать коммерческим директором — наш-то бандюга бандюгой — тогда другое дело!..»

А работодатели «кавказской национальности» — до чего ж их, оказывается, много за границами своих родных стран — на красную книжицу с тиснением вовсе пялились как на предмет купли-продажи. Порой из-за слабого знания местных обычаев и языка они, завидя диплом, вообще какое-то время не могли взять в толк, что эта поблекшая женщина пришла наниматься на работу, но вовсе не пытается всучить им свою последнюю реликвию за сходную цену.

Работодатели начинали лениво торговаться, предлагая цену совершило унизительную, потому что диплом СИНХа им был не нужен, а если б понадобился, то они немедленно приобрели и гораздо красивше. Кажется, они даже не подозревали, что некоторые чудаки за эти корочки действительно несколько лет занимаются делом почти фантастическим — учебой…

В общем, за короткое время Эльвира успела поработать в самых разных местах. Торговала бижутерией и косметикой, едой и презервативами, желтыми газетками и фиолетовыми цветами, книжками и пивом. В итоге с изумлением обнаружила, что никакой существенной разницы между товароведением продовольственных товаров и товароведением промышленных товаров нет. Есть только разница в расстоянии от дома до места приложения таланта и опыта, а также в наличии или отсутствии биотуалета.

Везде заработки получались примерно одинаковые, везде поощрялся обман государства и не поощрялся обман покупателей — хозяев тем более. Но Эльвира не хотела обманывать никого, поэтому нигде долго не задержалась и скоро почувствовала полное отвращение к делу, которое отняло, считай, всю жизнь.

После этого она подалась в гувернантки. В смысле — няньки.

Алевтина Никаноровна, доработавшая в воспитательной системе до ненависти к детям как таковым, изо всех сил отговаривала дочь, но та уж если что решит, так хоть кол ей на голове теши. Хотя это, конечно, наследственное.

— Элька, послушай меня, — вразумляла мать, — уж я-то в этом деле кое-что смыслю, твоя работа кончится тем, что ты убьешь чужого ребенка. А за него убьют тебя. Ведь ты не представляешь, какие бывают дети. А тебя ждут именно эти, особенные, потому что нормальные люди гувернанток не нанимают. Тебя ждут до крайности изнеженные, избалованные маленькие чудовища, исчадия ада, которые с нежного возраста знают, что они — существа первого сорта, а всяк, кто им прислуживает, — второго…

— Перестань пугать, мама, — раздраженно отмахивалась дочь, — я — не ты. Я очень люблю детей, я буду самой лучшей нянькой на свете, потому что во мне погибает невостребованная бабушка. Что делать, со своими внуками водиться — не судьба, повожусь с чужими!

— Господи, ну откуда ты можешь знать, какая ты нянька и какая бабушка, если ни разу не пробовала! Думаешь, ты умеешь любить детей, потому что всю жизнь — Софочка, ах, Софочка! — баловала и нежила, и вырастила на свою голову?! А ничего подобного — потому что не дочь ты любила, а себя в ней, мало ли про такое в книжках пишут да по телевизору показывают! Свое самолюбие тешила, тоску по мужику глушила, доказывала всем, что прекрасно обходишься одна и дочка твоя без отца замечательно растет. Софочка — в Ригу, а будто ты сама — в Ригу, Софка — кандидат наук, а будто ты — кандидат наук…

— Эх, мама, все меряешь и меряешь на свой кривой аршин, хотя я уже сто раз тебе объясняла — я — не ты, у меня — больше от папы, чем от тебя, я мягче и тоньше!..

Таким образом выходила очередная ссора. Вообще, чуть не каждый день приводил к размолвке, и воцарялась тягостная, порой многодневная тишина. Счастье, что ни одна из женщин не умела слишком долго выдерживать характер, а то б они вовсе разучились говорить.

Мрачные прогнозы Алевтины Никаноровны не сбылись. Дети, попадавшиеся Эльвире, чудовищами не были, как не были чудовищами и родители. Не исключено, что о своих трудовых буднях Эльвира рассказывала матери не все, кое-что утаивала, но вряд ли она утаивала что-то существенное, иначе оно непременно читалось бы на ее лице.

Так что никто почтенной «гувернанткой с высшим образованием» не помыкал, как рабой бессловесной, никто даже не хамил. Наверное, ей все-таки везло — работой не перегружали, к мелочам не придирались, платили в срок и порой довольно щедро, а также дарили подарки и вещи, не подходившие по какой-то причине хозяйке.

От вещей Эльвира поначалу категорически отказывалась, ей это казалось унизительным — потом гордыня стала потихоньку отступать, Эльвира все-таки была разумной женщиной и умела, когда хотела, трезво глядеть правде в глаза.

Она стала принимать «обноски» сперва снисходительно, мол, может, мама когда наденет, мол, для работы в саду все сгодится, но быстро смекнула, что, пожалуй, дешевый этот снобизм неприятен чистосердечному дарителю, сделалась проще, даже пыталась изображать радость по поводу подарка, но тут ей мастерство изменяло. Радость же по поводу списанной «Нутеллы» была в свое время вполне натуральной…