Три птицы на одной ветке - [24]

А Джону все понравилось. И водка фирмы «Алкона», инициатива выставить которую принадлежала бабушке и сопровождалась категорической мимикой других хозяек, но нужно же выяснить самое главное — не пьяница ли этот Джон, потому что, если пьяница, прочее — не важно.

Понравились Джону выращенные в открытом уральском грунте помидоры — такой восхитительной кислятины в Австралии, конечно же, днем с огнем не сыскать; соленые грузди со сметаной, если верить восторгу, обозначенному энергичными жестами, но больше похожему на ужас, так что, проглотив один груздок под стопку водки, гость ни к тому, ни к другому яству больше не прикоснулся.

К водке, нужно заметить, вообще больше никто не прикоснулся — не было, выходит, за столом пьяниц, — а вот принесенное женихом шампанское выпили мигом — чего там пить-то, — конфет шоколадных из коробки попробовали — редкостной суррогатной дрянью оказались австралийские конфетки, — апельсинов поели, бутербродов с чем-то.

А горячее Софка подавать категорически запретила. Возможно, она боялась, что бабушка принесет суп из рыбных консервов, хотя у бабушки для такого случая томилось в духовке прекрасное жаркое.

И разумеется, понравились высокому гостю все без исключения обитатели квартиры: бесконечно радушный Билька, учуявший, возможно, нечто родственное в представителе свободного мира; будущая теща, такая молодая да коммуникабельная; бабушка избранницы, на первый взгляд суровая, будто вдовствующая королева Великобритании Елизавета, занимавшая престол империи, куда входила и Австралия, на рубеже девятнадцатого-двадцатого веков, благодаря чему известная Джону по картинке в школьном учебнике, но королева и впрямь была суровой, а бабушка очень добрая, как и подобает любой почтенной представительнице любого народа мира.

Но на ночь чужеземец не остался. То есть, было видно по всему, эта идея к нему даже в голову не заходила. А то б его запросто оставили. Жалко, что ли? Чем он хуже коммерческого директора-бандюги.

Однако сами предлагать не стали. Вряд ли такое даже в Австралии заведено. Да и посидел гость совсем чуть-чуть. Ровно два часа пробыл. Минута в минуту. Видать, в их стране это этикетом предусмотрено. А потом перецеловал все руки, какие нашлись в доме, и откланялся. Пошел в отель ночевать.

— Скажите ему, чтоб позвонил, как придет в номер, а то мало ли, вдруг наркоманы нападут — дикая ж страна, — неожиданно дальновидно сказала бабушка.

И все на нее удивленно уставились. В том числе — Джон. Ему — перевели. И он энергично закивал головой — только после этого удалился. А женщины почти час сидели как на иголках, сами себя запугав до полусмерти, что, наверное, свойственно российским женщинам.

Когда зазвонил телефон, Софочка пантерой кинулась к нему и враз просияла всем лицом — Джон благополучно преодолел опасности и добрался до отеля «Екатеринбург», где был им заранее забронирован замызганный апартамент размером три на четыре с туалетом, но без ванны, за который содрали столько, сколько в родной Австралии не содрали бы за всю пустыню Виктория, вздумай он ее зачем-нибудь арендовать сроком на двое суток.

Хотя, возможно, это и нормально — кто уж так особо рвется сейчас в ту Австралию, где дурных денег для вольных гастролеров не наготовлено, а начальство да и обыватель почти любого гостя из России, кроме, может, великого боксера Кости Цзю, как нежелательный элемент воспринимает, но то невдомек, что Костя Цзю хотя и коренной уралец, а не русский, так что если он вдруг всех полусредних австралийцев переколотит, то пусть они в Россию со своими меморандумами даже не суются…

А наш австралиец не заинтересовал екатеринбургских грабителей и в следующий вечер. А потом он появился лишь на минуту, оставив внизу работающий таксомотор, и в течение этой минуты успел три раза поглядеть на часы, что указывало на явную несклонность к расточительству, но, может, и на временную стесненность в средствах.

Впрочем, Софочка его ждала наготове, и они вместе отправились во все ту же Москву — такая гигантская у нас страна, а податься, кроме Москвы, ей-богу, некуда — отправились, непонятно кем приходясь друг другу. У Алевтины Никаноровны крутились в голове занесенные туда «мыльным» ветром два слова — «конфирмация» и «помолвка», — но она не была уверена, имеют ли они отношение к данному случаю, спросила у дочери, но та лишь досадливо отмахнулась: «Ах, мама, что за ерунда, мы ж современные люди, они — тем более. К тому ж давно совершеннолетние». Из чего Алевтина Никаноровна заключила, и уже не в первый раз, что дочь ее вовсе не так много знает о цивилизованной жизни, как себе воображает…

И больше старухе опять не суждено было видеть молодого зятя. Опять знакомство вышло шапочным. После официального раута ей внучка много наговорила — мол, и не так смотрела бабушка, и не тем угощала, и не к месту хихикала, и не с того конца чистила апельсин. Словом, хватит таить старые обиды, что не допустила ее Софочка в свое время к бывшей столичной родне…

Таким образом, и на прощанье без свары не обошлось.

15.

А до окончательного прощания было еще так далеко! Потому что чуть не год тянулась эпопея исхода Софьи из «российского плена». Наша-то Россия вполне охотно отпускала свое чадо на все четыре стороны, она, по причине патриархальной деликатности, даже не подумала намекать, мол, я тебя учила-учила, общагу предоставляла-предоставляла, аборты бесплатные делала-делала, хоть и без наркоза… Катись!