Три последних самодержца - [34]
28 октября.
Статью в «Правит. Вестнике», где говорится о гнилой шпале, переданной будто бы государем жандармскому офицеру, написал личный секретарь Воронцова-Дашкова Кривенко.
Кузьмин-Караваев, адъютант вел. кн. Михаила Николаевича, сегодня завтракал у сыновей Михаила Николаевича, которые ему сказали, что государь и царица очень нервно потрясены, дети до сих пор перепуганы. В комнате, где была закуска, оказывается, сидели трое: Михаил, Георгий и Оболенский. Царица себе ранила руку вилкой.
Пришел Иванов. Иванов сегодня видел вел. кн. Николая Николаевича, который ему тоже сказал, что государь очень нервен и часто плачет.
30 октября.
Посьета в прошлую пятницу государь принял очень ласково, повел его к императрице, сказав ему, что это день их свадьбы. Посьет спросил о детях, и государь сказал, что они все у жены, что он их увидит. Пригласил его завтракать en famille[28]. Утвердил его представления насчет поправки вагонов, назначил Салова председателем этой комиссии. О брани газетной сказал, что они, т. е. газеты, решили дело и что ему тут делать нечего. Вообще видно, что царь был очень милостив с адмиралом.
Сегодня с заграничным поездом уезжает цесаревич в Данию. Едет он в общем почтовом поезде. Это очень разумно и скромно.
Фрейлина государыни Голенищева-Кутузова, оказывается, серьезно ранена. Ей какой-то кусок чего-то попал в неприличное место. Сперва бедная скрывала, а теперь лежит во дворце; ее навещает ежедневно царская семья.
Кривошеин сегодня передал, что, когда он сидел в заседании у Плеве и числе 6 человек, Черевин позвонил из Яхт-клуба Плеве в телефон и сказал ему, что Посьет получил отставку. Это же сказал и Дмитрий Нарышкин, что вчера все об этом говорили в Яхт-клубе и что будто государь был свиреп с Посьетом при докладе. Это не вяжется с рассказами Посьета.
Заехал Салов. Об отставке Посьета он еще ничего не знает, но говорит, что это вероятно, хотя после поездки в Гатчину Посьет был вполне покоен. Рассказал он курьезный факт. Получает он конфиденциальное извещение от управляющего Варшавской дороги, что цесаревич едет. Сообщают ему, чтобы прицепить два вагона к почтовому поезду; взять же два вагона на Николаевской дороге. Салов спрашивает, какие вагоны взяты; ему отвечают: № 64 для цесаревича. Приезжает к нему сегодня Михальцев, управляющий Николаевской дороги. Он ему говорит, что он дал вагон № 64. Оказывается, что Михальцева никто не спросил, взяли вагоны без спроса, потому что очень спешили. Вот порядок! Так как поезд имел уже полный состав, а вновь прицепленные вагоны сделали его еще более тяжелым, то опять потребовалась двойная тяга. Салову телеграфируют о следовании поезда № 3, т. е. как он подвигается. Цесаревич уехал с Рихтером.
Обедали Скальковские. Он сказал, что Посьет получил отставку, но будет управлять министерством, пока ему не найдут заместителя. По его мнению, лучшего заместителя нет, как Анненков. Е. В. заметил на это, что гораздо лучше Оржевский.
Скальковский рассказал исторический анекдот. Когда Кальноки был назначен сюда австрийским послом, то он просил, чтобы ему подали список министров, чтобы им сделать визит. Ему дали имена всех, кроме двух — Набокова и Посьета, и сказали, que ces deux ministres sont a la veille de quitter leurs ministeres[29]. Когда Кальноки уезжал, то в списке он увидел, что все министры переменились, а те два, у которых он не был, сидят на своих местах. Тогда он сказал, qu'on lui a joue un mauvais tour[30]. Если не ошибаюсь, Посьет сидел 16 лет.
31 октября.
Зашел Кутайсов. Много наговорил всего. Посьет в воскресенье уже всем объявил, что подал в отставку, но ответа от государя не получил. Рассказал, что Рихтер ему передавал (т. е. Кутайсову), когда последовали три роковых удара, то первое, что он подумал, — «аттентат», со вторым ударом они летели со своих мест, с третьим лежали. Затем наступило гробовое молчание. В это время Рихтер стал вытягивать ноги, руки, увидел, что цел. Перед его глазами было стекло. Схватиться за него, это — перерезать себе руки; он начал его ногой разбивать, а другой толкал что-то мягкое, что оказалось Воронцовым, который при этом мычал. Затем, расчистив себе дорогу, он стал звать государя. В это время началось движение в вагоне; встать было невозможно, все ползли. Рихтер закричал царю: «Ваше величество, ползите сюда, здесь свободно». Крик императрицы «Et nos enfants?»[31], говорит, невозможно забыть. Все это было делом минуты, которая ему показалась вечностью. Интересны впечатления и ощущения каждого лица, которое было в этой злосчастной столовой.
Кутайсов говорил, что в городе называют следующих лиц на место Посьета: Паукера, Зверева, Имеретинского, но, говоря об этом, прибавляют, что государь его не любит, как и Анненкова. Последнего не дай бог — он приведет дороги в ужасное состояние.
Вчера Скальковский сказал, что Воронцов послал депешу гр. Владимиру Бобринскому, вызывает его немедленно приехать. Кутайсов уверен, что ему будут вновь предлагать пост киевского генерал-губернатора. Он тоже говорит, что он ополячился и онемечился совсем; что не расстается с Лопухиной, в которую влюблен; что, наверное, откажется, но так как он многоречив и честен, то, верно, в разговоре с царем укажет на личностей, которые и будут назначены.
