Три поколения - [280]
Колхоз «Знамя коммунизма» показался издалека. Только Андрей поднялся на увал, и перед ним открылось большое село Отрадное со знаменитыми на весь район березовыми рощами и светлыми рыбными прудами.
Андрей знал, что у Лойко и фруктовый сад, и пасека, и птицеферма, и пилорама, и маслобойный и кирпичный заводы. Скотоводческие фермы, выметнувшиеся на окраину села, обозначались силосными башнями и скирдами уже свезенного на зиму сена.
Направо и налево от тракта шло жнивье. Густое, колкое, такое ровное и чистое, что самый придирчивый глаз не мог бы обнаружить ни оставленных комбайнами на заворотах кулижин, ни неубранных копен соломы, ни зияющих плешин от весенних просевов — всего того, что давно стало во многих колхозах признаком безрукости, бесхозяйственности, на которую все махнули рукой: «Где пьют, там и льют», «Лес рубят — щепки летят».
Размышления Андрея были прерваны донесшимся откуда-то с полей многоголосым гоготаньем. Приподнявшись на стременах, в полукилометре, на сухом золотистом жнивнике, Андрей увидел дымчатое стадо гусей. «На кормежку опустились», — подумал было он, но в ту же минуту в центре стада разглядел женщину с хворостиной. «Колхозные! С птицефермы, по жнивью пасут…»
Ближе к дороге, на бровке неглубокого оврага, тоже на жнивье, паслись куры. Точно хлопья снега, они усыпали большое пространство поля. «И куры на жнивнике! Да как же они доставляют их сюда с фермы? Неужто гоном?»
Андрей решительно направил коня к оврагу.
Нет, право, этот пасмурный, холодный день выдался на редкость радостным!
…Из просторного домика на колесах, покрытого легкой дранкой, выпрыгнул заведующий птицефермой Ксенофонт Дмитриевич Дроздов. Высокий, тонкий, лет тридцати пяти, с быстрыми черными глазами, с удлиненным лицом, он был удивительно подвижным. Казалось, Дроздов не мог и секунды оставаться в спокойном состоянии. Зоркие глаза его одновременно и наблюдали за пасущимися по жнивью курами и за воздухом (нет ли там ястреба?) и рассматривали Андрея, а ловкие загорелые руки все время обстругивали ножом какую-то дощечку. Он наблюдал, и работал, и говорил в одно и то же время.
— Лошадку, товарищ главный агроном, вот за эту скобку привяжите. А вы, — он обернулся на свое левое плечо, на которое только что взлетели две белые курицы, — вы отправляйтесь на попас. Нечего вам тут… — и осторожно ссадил кур на землю. — Это мои ударницы, — пояснил он Андрею. — Им еще и полгода нет, а уже кладку начали. И яйца по шестьдесят — семьдесят граммов.
Через пять минут Андрей уже знал, что Ксенофонт Дмитриевич окончил птицеводческий факультет в Казани, что Лойко переманил его из соседнего совхоза…
— Вцепился в меня, как бульдог. «Птица, — говорит, — при излишке у нас всяких отходов да при прудах наших — несметный капитал! А я, — говорит, — не могу спать спокойно, если вижу, что где-то чего-то колхоз недобирает. Мне, — говорит, — хочется, чтобы все волчком крутилось…» Ну, вижу, человек трезвый, умный, не нашим пустомелям чета, согласился. И не жалею.
У ног Ксенофонта Дмитриевича появилась крупная белая курица с рубиновыми глазками.
— Это моя старушка, баловница номер тринадцать. Видит, посторонний, — а экскурсанты у нас частенько, — вот и торопится блеснуть своим образованием. А ну, покажи номерочек!
Курица, казалось, только и ждала этой команды: взлетела на протянутую руку к Дроздову. Он ваял ее за окольцованную лапку, подержал, угостил конопляным семенем и отпустил.
— Дрессирую по методу Дурова. На редкость способны. У этой вот несушки высшее достижение — двести два яйца за прошлый год. Мы ведем строгий отбор. Куры, несущие меньше пятидесяти штук, убыточны. До меня яйцо колхозу обходилось — поверите! — в тридцать рублей штука. Сейчас — сорок пять копеек. Недооценивают еще многие председатели птицеводство. А ведь самая скороспелая отрасль животноводства и меньше всего требует капиталовложений. Это такая…
Договорить Дроздову не удалось: истошно закричал петух, залаяла собака, захлопали, зашелестели крылья, и куры снежной бурей со всех сторон понеслись к домику. Это ястреб упал на отбившуюся молодку.
Сторожевой петух подал сигнал бедствия, и остроухая собака — помесь овчарки с лайкой — помчалась к налетчику. Схватка была короткой. Когда Дроздов подбежал к месту происшествия, истемна-серый ястреб-перепелятник конвульсивно перебирал черными когтистыми лапами, а пораненная, перепуганная молодка, распушив крылья, отползла в сторону.
— Молодчага, Тучка! — Дроздов потрепал по спине собаку и всунул ей в пасть кусок сахару.
— И собаку тоже по методу Дурова дрессировали, Ксенофонт Дмитриевич? — спросил Андрей.
— Тоже. Тучка — хозяйка на птичнике. Затей драку петухи или гуси — сейчас же растащит их в разные стороны. Ну, кое-чего она и недопонимает: петуха с курицей тоже растаскивает, глупая…
Вернулись к домику. Залив раны помятой молодки йодом, Дроздов посадил ее в лечебное отделение.
— Оправится. На кладке это, конечно, отзовется, а раны заживут.
Дроздов знал «в лицо» любую курицу, безошибочно называл номер каждой и номер «родительницы»; петухов и гусаков различал по голосам.
— Видно, от фамилии у меня способности, — пошутил Дроздов. — С детства я до птицы охотник. Отец ворчал: «Топор под ногами валяется, ты не заметил, а пичугу за версту различишь, сизаря по шелесту крыльев угадаешь».
Эпопея «Горные орлы» воссоздает впечатляющие картины классовой борьбы в сибирской деревне, исторически достоверно показывая этапы колхозного движения на Алтае.Напряженный интерес придают книге острота социальных и бытовых конфликтов, выразительные самобытные образы ее героев, яркость языковых красок.
В сборник «Страсть» Ефима Пермитина, лауреата Государственной премии РСФСР имени Горького, вошли рассказы, основная тема которых — человек и природа, их неразрывная связь.Почти все рассказы, вошедшие в книгу, публикуются впервые. Произведения эти несут на себе отпечаток самобытного таланта автора.
В семнадцатый том «Библиотеки сибирского романа» вошел роман Ефима Николаевича Пермитина (1895–1971) «Ручьи весенние», посвященный молодым покорителям сибирской целины.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Герой повести «Частные беседы» на пороге пятидесятилетия резко меняет свою устоявшуюся жизнь: становится школьным учителем.
«Сердце не камень», — говорит пословица. Но случается, что сердце каменеет в погоне за должностью, славой, в утверждении своей маленькой, эгоистической любви. И все же миром владеют другие сердца — горячие сердца нашего современника, сердца коммунистов, пылкие сердца влюбленных, отцовские и материнские сердца. Вот об этих сердцах, пылающих и окаменевших, и рассказывается в этом романе. Целая галерея типов нарисована автором. Тут и молодые — Оксана, Яринка, Олекса, и пережившие житейские бури братья Кущи — Василь, и Федор, и их двоюродный брат Павел.
В сборник вошли повесть «Не родись счастливым», посвященная жизни молодого талантливого хирурга, уехавшего работать в село, повесть «Крутогорье» — о заслуженном строителе, Герое Социалистического Труда Г. Бормотове, а также лучшие рассказы писателя: «Мост», «Меня зовут Иваном», «Пять тополей» и др.