Три плута - [12]

Когда вошли в комнату, освещенную дешевенькою лампою, Назар Назарович снял цилиндр, но оставался в своем длинном модном пальто.

— Здравствуйте. Я ведь к вам, Герасим Онуфриевич, по делу, — сказал он.

— Так-с, так-с, — ответил старик, лет шестидесяти пяти, бритый, сухой, одетый весь в черное, даже со старинным высоким черным фуляровым платком на шее. — Понятно, что вы ко мне без дела не пожалуете… Зачем попусту и себя, и людей беспокоить?

— Только я сяду, — решил Мустафетов. — Садитесь-ка и вы! У вас тут никого нет? Нас не услышат?

— Никого, никого, — ответил старик. — Прислуги, как знаете, не держу. К чему? У меня дворник всем заправляет. Так чем могу служить?

— Запишите-ка себе для памяти прежде всего вот что, — сказал Мустафетов, — Анатолий Сергеевич Лагорин. Записали?

— Готово-с. А затем?

— Ну, а теперь слушайте! Завтра потрудитесь отправиться в адресный стол, возьмите об этом гусе справочку, потом отправьтесь к нему и предложите следующее. Вы скажете ему, что слышали, будто он нуждается в деньгах, что знаете состояние его родителей, живущих в своем имении под Киевом, и доверяете его честности. Скажите ему, что ваша специальность помещать небольшие суммы за приличные проценты у молодых людей хороших фамилий. Он теперь влюблен, я знаю, в деньгах нуждается, как рыба в воде, и, конечно, чрезвычайно будет рад вашему предложению.

— Предположим, что будет рад. Ну, а дальше в чем заключается дело? — спросил Герасим Онуфриевич.

— Вот когда вы увидите, что ваше предложение ему действительно по сердцу, то скажите ему так: «Я могу дать вам пока триста рублей; но так как точный срок уплаты вы сами определить, конечно, не можете и нам нет нужды портить вексельную бумагу, то вы подпишите на оборотной стороне, где обыкновенно ставятся бланки, ваше звание, имя, отчество и фамилию. А в течение недельки я вам еще тысчонку подготовлю, и тогда, пожалуй, мы настоящий форменный документ составим. Бояться же вам буквально нечего, так как все равно по закону векселечек ведь не может быть написан на сумму выше бланка». А бланк вы ему подсуньте всего на четыреста рублей. Да еще скажите ему, что у вас со всеми такое правило.

На лице Герасима Онуфриевича отразилась хищническая улыбка. Он сразу понял, чего от него требовали. Злорадная улыбка блуждала по его лицу от предвкушения того блаженства, которое вызывало в нем исполнение всякой подлости с причинением кому бы то ни было мучений. Он подумал и задал вопрос:

— А не лучше ли предложить к подписи вексельный бланк с напечатанным текстом? Пускай господин Лагорин собственноручно заполнит пробелы.

— Зачем же это?

— А тогда молодчик скорее поверит тому, что документ ни в каком случае не пойдет на высшую сумму.

— Вы отгадали мою мысль, но не совсем. Сторона текста должна оставаться чистой, а на бланковой стороне мне требуется целиком его подпись.

— Для какой же это надобности? — спросил старик.

— А вот зачем, — сказал Мустафетов и, передавая три сотенных кредитки старику, продолжал: — Когда он согласится — а уговорить его, я полагаю, не трудно, — вы ему тут же и выдадите вот эти триста рублей. А когда он деньги возьмет и, конечно, очень обрадуется им, заставьте его дать вам слово приехать завтра же к вечеру сюда, к вам, под предлогом свидания с лицом, которое по вашей рекомендации одолжит ему еще тысячу рублей сроком хоть на полгода.

— Ну, он приедет, — вопросительно проговорил старик, — я с ним запрусь на полчасика, а заимодавца он у меня никакого не застанет.

— Разумеется! — одобрительно подхватил Назар Назарович. — Нам только нужно иметь явные улики, — что Лагорин был у вас такого-то числа и месяца.

— Значит, свидетелей надо будет подставить, очевидцев? — снова усмехнулся старик. — Ну, это дело пустяковое: дворник мой пускай тут находится и при входе, и при выходе гостя. При разговоре, конечно, ему быть не надо. Да я его за Петровым пошлю, а когда Петров явится, я пошепчусь с ним, как будто он и есть процентщик, согласный дать тысячу рублей, да покажу ему молодого человека — пусть Петров вторым очевидцем будет. Дело так можно обставить, что Петров под присягу пойдет.

— Ну вот, теперь вы меня окончательно поняли! Вы скажете Петрову, что вот, мол, приехал к вам совсем незнакомый человек с просьбой учесть ему вексель. Ну, чей бы, например? Лицо надо брать в Петербурге известное. Лучше всего кого-нибудь из спортсменов. Возьмем хоть графа Козел-Горского — имя популярное.

— Хорошо-то хорошо! Но ведь мой Петров тоже не дурак: за такой векселек он с аппетитом ухватится.

— Учить мне вас, что ли? — чуть не вспылил Мустафетов. — Точно не от вас зависит ему такие условия предложить, от которых он откажется.

— Конечно, от меня, — согласился Герасим Онуфриевич. — Стало быть, повести себя я должен таким манером, чтобы ваш Лагорин думал, будто я с Петровым говорю о новой тысяче рублей для него и под его собственную подпись, а Петров должен быть уверен, что сей молодой человек предлагает приобрести от него вексель по предъявлении всего на четыреста рублей от Козел-Горского. Верно?

— Вы — гениальный помощник в делах! — воскликнул вполне довольный Мустафетов. — Стало быть, между нами все ясно. Завтра же утром вы даете Лагорину деньги и получаете от него бланковую подпись на чистом вексельном листе не свыше четырехсот рублей, после чего условливаетесь с ним, в котором часу он приедет к вам. У себя вы устраиваете все так, как сказано, затем, когда Петрова вы доведете до отказа, вам надо в Лагорине, напротив, поддержать надежду и даже уверить его, что кредит ему вы откроете широкий.