Три планетёра - [35]
Два зеленолицых солдата рухнули и остались лежать обугленными и безжизненными кучами. Торн ждал, держа оружие наготове. Его лицо выглядело дико в бледно-синем свете. Но вслед за скоротечной перестрелкой наступила тишина, не было слышно никаких сигналов тревоги.
– Должно быть здесь, в темнице, дежурили только эти два охранника, – сказал Торн, тяжело дыша и выдавливая дрожащими руками ослабленную инертрумную решетку наружу.
Планетёры торопливо выбрались из трубы в короткий, единственный коридор темницы.
– Послушайте! Я кого-то слышу! – воскликнул Сол Ав.
Они прислушались. Этот голос шёл из дальнего конца коридора, тихий, монотоный, со странным металлическими нотками.
– Эребус, не буду думать об Эребусе, думать о чем угодно, но не об Эребусе, не буду думать об Эребусе...
Торн сказал взволновано:
– Эребус? Наверное, это говорит Лана! Идём!
– Это не похоже на человеческий голос, – пробормотал Ганнер, тот час последовав за Торном и венерианцем.
Они перепрыгнули через сожжённых мертвых сатурниан и побежали по коридору. Голос раздавался из самой последней камеры. Теперь они слышали его более ясно, и это действительно не был человеческий голос. Он был холодным, металлическим, безжизненным и постоянно говорил, говорил без остановки.
– Я не должна думать об Эребусе, не думать о тайне. Думать о другом...
Торн подошел к двери этой последней камеры. Через решетчатую инертрумную дверь он заглянул внутрь. Его лицо на миг окаменело, а глаза дико сверкнули после того, что он увидел.
– Боже мой, это Лана! – хрипло прошептал он. – Они подключили к ней психофон!
Камера, которая открылась взору Торна, была комнатой без окон, освещенная одной криптоновой лампой на потолке. Под её мистическим голубым светом, на металлическом стуле, к которому были крепко привязаны её руки и ноги, сидела Лана Кейн. Стройная фигура девушки обмякла, глаза были закрыты, а бледное лицо выглядело бесконечно уставшим и измученным. Голос, который они слышали, принадлежал не Лане, а исходил от сложной машины, соединенной с её головой. Крошечные разрезы были сделаны в основании черепа Ланы. Из них выходили два тонких черных провода, бежавшие наверх к аппарату, подвешенному над ней, компактному, но сложному нагромождению трансформаторов и электронных ламп, на котором был установлен динамик.
Металлический монотонный голос исходил именно из этого динамика. Он всё еще продолжал говорить, и все, что он говорил, записывалось на движущейся ленте самописца, соединенного с микрофоном, висевшим перед динамиком.
– Думай о другом, – вещал металлический голос из динамика, – думай о Зоне, о Стилико, о своём отце...
– Психофон! – повторил Сол Ав удивлённо. – Так вот как Траск пытается узнать секрет Эребуса у Ланы.
Торн тоже был поражен изобретательностью, которая была использована, чтобы узнать тайну девушки.
Психофон был прибором, озвучивающим мысли. Он соединялся с нервными центрами мозга субъекта, и каждая сознательная мысль, рождавшаяся в мозгу этого субъекта, переводилась машиной в слышимую речь. Электрические сигналы нервных импульсов, передавались в сложный сканер, в котором особая вибрация каждой мысли сопоставлялась с ближайшими по смыслу словом или фразой, которые соответствовали этой мысли и были записаны в фонетическом словаре в памяти машины.
Машина была новым и еще малоизвестным изобретением венерианского психолога. Она являлась по сути очень сильно усовершенствованным вариантом древнего электроэнцефалографа, который использовался учеными Земли, начиная еще с третьего десятилетия двадцатого века, чтобы записывать электрические колебания, сопровождавшие процесс мышления.
Лана Кейн сидела молча, с закрытыми глазами, но каждая её мысль тут же безжалостно переводилась и озвучивалась вслух машиной, висевшей над её головой, а так же записывалась на ленту самописца, чтобы быть тщательно изученной позже. Она не могла не думать, и всё, что она думала, тут же повторял психофон.
– М-мой отец, – говорил механический голос. – Жаль, что моего отца нет в живых. Он бы вытащил меня отсюда. Он мог...
– Лана! – напряженно прошептал Торн сквозь решетку камеры.
Девушка открыла глаза. Её синие глубокие глаза были полны усталости и безнадежности, когда она посмотрела на лицо Торна по другую сторону решетки. И её лицо исказила печать горькой ненависти, как только она взглянула на него. Она ничего не сказала, но механический голос психофона продолжал озвучивать её мысли.
– Сатурниане, теперь я ненавижу всех сатурниан. Их зелёные рожи таращатся на меня, пытаются заставить меня думать об Эребусе...
Торн на секунду был ошеломлен её неадекватной реакцией на них, но потом он вдруг всё понял. Он и его товарищи с зеленым гримом на лице все еще были замаскированы под сатурниан.
– Лана, это я, Джон Торн! – сказал он хрипло. – Это – планетёры!
Лана смотрела на них подозрительно. Но когда она узнала знакомые черты, её усталые глаза осветились недоверчивой радостью.
– Джон Торн? – прошептала она. Это было всё, что вышло из её уст. Но психофон над ней озвучил её мысли своим металлическим голосом:
– Джон Торн, я тебя люблю! Я люблю тебя!
