Три обезьяны - [7]

«В качестве председателя дисциплинарной комиссии хевра кадиша, погребального общества при еврейской общине в Гётеборге, мне поручили проинформировать членов общины о правилах пребывания на том участке и на тех объектах недвижимости, которыми община владеет на Восточном кладбище 12:3, впредь именуемыми еврейским кладбищем».

Он опустил руку с бумажкой. Смотря куда-то поверх нас, слушателей, сказал, что ему странно. Мы живем в новом тысячелетии, общаемся с помощью компьютеров и беспроводных телефонов, но погребальное общество диаспоры сталкивается сегодня с теми же проблемами, что и две тысячи лет назад. А именно:

Антисемитский вандализм.

Просроченные платежи.

Нехватка места.

Все больше тревожит последнее, сказал он, опять заглянув в бумажку. Надгробия и так стоят теснее некуда. В общине много пожилых людей, а из-за неспокойной ситуации в Израиле они не репатриируются туда в том масштабе, который с этой точки зрения был бы желателен.

Стремлению общины получить больше земли противостоит страх окружающих кладбищ, что антисемитские граффити распространятся и на их могилы. Они к тому же недовольны неподобающим шумом, который обычно доносится с парковки рядом с еврейским кладбищем, что, по их мнению, только усилится с расширением участка.

Дедушка повысил голос. Коммуна дала понять, что расширение: 1) обойдется очень дорого и 2) потребует от нас всех более сдержанного поведения на похоронах.

Все это вынудило погребальное общество принять строгие меры по ряду пунктов. Это относится к халатности при оплате и к нескромному поведению на кладбище и рядом с ним.

«Иными словами это относится, — произнес дедушка и сделал маленькую паузу, — к инцидентам такого рода, который произошел сегодня утром в молельне».

* * *

Обычно я соскакивал на площади Дроттнингторгет и шел вдоль канала. От других остановок было ближе, но я любил ходить так сам по себе, подбирать маленькие камушки и бросать их в воду. На другой стороне между изогнутыми деревьями сидели влюбленные парочки. Компании панков с магнитофонами и пивными банками резвились у самого берега.

На поперечной улице находился порномагазин с зашторенными окнами. Дверь всегда была нараспашку, а над входом весело реял большой шведский флаг. За стеной был магазин грампластинок, пахнущий мокрой одеждой.

У тети в киоске я покупал «Сникерс» или «Рейдер» и несколько жвачек. Продавщица носила затемненные очки с едва заметной черточкой на стеклах. Она считала, что мы очень хорошо воспитаны, и никогда не волновалась, когда мы приходили. С другими детьми она не могла расслабиться ни на секунду. Стоило ей наклониться за пакетом с чипсами, как вазочка с конфетами на палочке сразу же оказывалась пустой. Мы так никогда не делали. Это обусловлено генетически, полагала она.

Напротив входа в общину находилась многоэтажная парковка со шлагбаумом в красную и белую полоску, который медленно опускался и поднимался. С парковки плыло мутное облако выхлопных газов. Прямо перед входом в общинный дом оно смешивалось с вязким чадом китайских ресторанов по обе стороны улицы. Лучше всего пахло сразу же после дождя, когда от асфальта поднимался влажный пар.

Корзина Зельды стояла в проходе прямо за турникетом. Она подпрыгивала, когда я входил, и виляла хвостом, высунув толстый язык. От этого упражнения ей так хотелось есть, что она тотчас протискивалась через широкие белые жалюзи, висевшие перед конторой Заддинского, и клянчила несладкое печенье из пакета на его письменном столе. Я слышал, как они препирались. Заддинский старался говорить строго, но не мог скрыть благодарности за перерыв в работе. Когда я проходил мимо, он просовывал свою круглую как шар голову сквозь жалюзи и комментировал мою одежду, прическу или мой большой рюкзак: «Хе-хе… Это ты несешь сумку или сумка несет тебя?»

Наши занятия проходили в помещении на втором этаже. Третья дверь слева по коридору с желто-зелеными стенами. В комнате были расставлены работы учеников прежних выпусков. Плохо выполненные копии фотографий. Линованные страницы с записями, сделанные аккуратным почерком. Бен-Гурион потерял свою мать в возрасте одиннадцати лет… Моше Даян потерял свой глаз во время Второй мировой войны… Несмотря на все уловки, Голде Меир не удалось донести смысл своего обращения до иорданского принца…

Той осенью у нас началось израильское страноведение. В группе было двенадцать человек. Мы собирались каждый четверг вечером и занимались два часа. То же самое время, тот же день недели и те же двенадцать учеников, которые в течение семи предыдущих лет изучали иудаизм и иврит.

Точно так же, как и раньше, нам преподавала фрёкен Юдит. У нее были длинные темные волосы, которые она перехватывала большой заколкой на уровне лопаток. Почти всегда она носила обтягивающие брюки из блестящей материи, застегивая их высоко над талией. Создавалось впечатление, что у нее два живота, один над тонким поясом, а один под ним. В предвкушении сигареты во время перерыва она вертела ручку или мелок.

В течение года Юдит должна была знакомить нас с современным Израилем — его историей, географией, политической системой, важнейшими статьями экспорта — и помогать нам собирать деньги, необходимые на поездку в Израиль на пять недель летом.