Три недели покоя - [8]

Марии Александровне хотелось постоять на Откосе, высоком, открытом, где всегда ходит ветер, — сюда в молодости прибегала она на свидания с Волгой. Хотелось пошагать, как шагала когда-то с маленькими Аней и Сашей по набережной, — так же длинными вереницами беззвучно тянутся вдоль Волги баржи, без устали бегает наискосок от Нижнего к селу Бору, попыхивая дымком, небольшое судёнышко, идут белые пароходы.

— Покой, — с лёгким вздохом сказала Мария Александровна, глядя с Откоса на Волгу, на голубеющие дымкой заволжские луга, озерца на лугах. Перед восходом солнца, когда заря заливает небо, эти пойменные луговые озёрца становятся розовыми.

— Покой. Три недели покоя. Да, Володя? — сказала Анна Ильинична.

Он кивнул. По его брызжущему оживлением взгляду, мягкой улыбке Анна Ильинична понимала, как ему хорошо, как благодарен он маме за эту поездку.

Ровно в шесть Владимир Ильич поднимался по чёрной лестнице в доме Пятова на Полевой улице. Софья Павловна, возбуждённая, встречала у входа.

— Все извещены и пришли. Народ стоящий. И рабочие есть.

Она повела Владимира Ильича в столовую с дубовым буфетом, громким маятником деревянных часов и портретом промышленника Пятова в тёмной раме.

Народу собралось порядочно. Сидели у стола и на плетёных стульях вдоль стен. Владимир Ильич узнал нижегородца Василия Александровича Ванеева, брата покойного Анатолия, и энергичным шагом направился к нему через комнату, пожал руку. Был ещё знакомый по весенней нижегородской встрече проездом из Шушенского — литератор Десницкий. Вот Пискунова что-то не видно. С ним тоже Владимир Ильич познакомился в тот приезд. Владимир Ильич помнил: шатен, с бритым подбородком, небольшими усиками, подвижный, спорщик, чем-то похожий на Чехова. В прошлый приезд Владимиру Ильичу дали его адрес, часа полтора они тогда говорили.

Нижегородцы знали об Ульянове, что самое тесное имел отношение к Петербургскому «Союзу борьбы»; что видный марксист, автор нелегальных книг и брошюр и легальной, вышедшей в Петербурге, — «Развитие капитализма в России», где немало метких и точных страниц отдано Нижегородской губернии и развитию в губернии промыслов; что Ульянов недавно из ссылки; но чего сейчас от него надо ждать, нижегородцы не знали.

Владимир Ильич заметил, при его появлении в комнате смолкли, но не почувствовал стеснения. Дело, которое он затевал, было так существенно важно, что Владимир Ильич откинул от себя всё лишнее, внутренне подобрался. Надо было вовлечь этих людей в работу, опасную, каждодневную, неэффектную, трудную. В Москве, Пскове, Петербурге, Риге, Подольске, Смоленске и других городах, где после Шушенской ссылки Владимир Ильич легально и нелегально бывал, он разыскивал и собирал необходимых людей, объяснял, призывал, агитировал, распределял поручения, договаривался о подготовке и распространении подпольной противоправительственной партийной газеты. То, чему в Шушенской ссылке было отдано столько дум и бессонных ночей, становилось реальностью. «Искры» ещё не было, но условия для её бытия создавались.

Это было позавчера и вчера. В Нижнем Новгороде. А сегодня они плывут на пароходе. Дальше, дальше уплывают от Нижнего.

Будто и не было города. Встанет крутая гора, карабкается по склонам дубовый лесок. Или на вёрсты протянется луг, повеет сенокосным, кружащим головы запахом. Погудев на всякий случай, прижимаясь к бакенам, кажущим фарватер, пароходик огибает посреди Волги остров с отвесным приверхом. Черёмухи едва не метут ветвями борта пароходика, буйно разросся тальник, томятся перезрелые травы по пояс. Остров проплыл, за ухвостьем жёлтой косой длинно легла песчаная отмель.

Владимир Ильич с Анной Ильиничной сидели за столиком под окнами своих кают, мама прилегла отдохнуть, они были одни; палуба пуста, только ближе к корме стояла у борта совсем юная особа в сиреневом платье с оборочками и соломенной шляпой от солнца да хромой господин с седыми бакенбардами в потёртом пиджаке, припадая на левую ногу, шагал по палубе. Когда господин приближался, они умолкали, а потом снова принимались вспоминать, что было в Нижнем, и обмениваться мнениями.

— На Нижний можно рассчитывать, вполне можно, а? — всё повторял Владимир Ильич.

И Анна Ильинична, радуясь, как и он, тому, что в Нижнем всё удачно сложилось, поддакивала:

— Да, да, Володя! — любя брата и любуясь им.

Близко они подружились в ту жестокую зиму, когда оба были высланы в деревню Кокушкино. После уже не было такой тесной дружбы и близости, больше жили врозь, и ссылка Володина надолго их разлучила, и теперь Анна Ильинична заново узнавала брата, и всё в нём было ей дорого.

Она подняла руки, поправляя чёрные колечки волос.

— Хорошо, Володя, как всё складывается хорошо! И отлично после такой твоей напряжённой работы побыть одним, никому мы здесь не знакомы, никто не наблюдает за нами.

4

Она ошибалась. За ними наблюдали. И пристально. Особа в сиреневом платье, стоявшая у борта недалеко от кормы, довольно часто и всё настойчивее поглядывала на них из-под полей шляпки. Она была прехорошенькой, эта молодая особа, на вид не старше девятнадцати лет. Волосы того коричневатого цвета, чуть позолоченного, который называют каштановым, искусно опускались на уши, сужая полное личико с ямочками на щеках, прямым носиком, свежим детским ртом и светло-голубыми глазами. Такую внешность обычно называют кукольной, тем самым не предполагая под ней сколько-нибудь значительного содержания. Барышня давно наблюдала за Владимиром Ильичем и Анной Ильиничной, может быть, потому, что никого больше на палубе не было, кто привлёк бы внимание. Впрочем, нет, не потому «О чём они разговаривают целый час с таким увлечением? Никак не наговорятся. Боже мой, майн готт, как им, должно быть, интересно друг с другом!»