Три напрасных года - [49]

Подняли меня, на ноги поставили. Спина болит, но стоять могу и ходить тоже — пусть попылится где-нибудь на складе инвалидная моя коляска.

— Я, боцман, старшину музыкантов положил — он на парня с молотком. А больше никого не успел.

— Ладно, а ты зачем дрался?

— Я думал, хохлы на уральцев попёрли.

— А ты?

— Катер на катер…

— А ты? А ты? А ты?

Дошла очередь до Гриньки. Ну-ка, ну-ка, и за что ты меня, родной?

— Так, это, руки чесались, боцман.

Потихоньку, помаленьку родился смешок, от него хохот. И вот уже громовые раскаты сотрясают стёкла окон. Из своих углов улыбаются солдаты — им не понять: из-за чего мы начали бузу, и почему так весело её заканчиваем. Только смеяться, конечно, лучше, чем драться. Ну, а нам-то всё ясно — пары спускали. Как летом на границе снимали стресс малоподвижной жизни мордобоем. А здесь и народу больше, да и копилось долго. Ну, ж был денёк….

Вскоре после этих событий Мишарин освободил меня от внутренних нарядов и отправил в команду, охраняющую катера — значит, и угроза на мою персону со стороны дембелей отпала. Здесь, отдыхая после караула, мы хоть отогревались во флотской казарме. И обстановка была своя — понятная и приятная. И приколы флотские. Мой друг Игорь Серов, заступая дежурным по команде, ворчит:

— Товарищ мичман, что же я с этими чурками делать стану — они по-русски не «бе», ни «ме».

— Учи, ты же боцман.

— Как?

— Читай приказы с Доски Приказов, пусть повторяют.

Игорь Серов читает:

— Команде руки мыть, строиться на обед.

Два чебурека хором:

— Камандэ руки мыт, строится на абэт.

Боцман вполголоса:

— Сундук долбанный, пошёл на хрен.

Чебуреки хором:

— Сундук долбанный, пашёл на хрэн.

Мичман:

— Где, где это написано? Ну, боцман….

Серов:

— Так это ж чурки играют в глухой телефон….

У катеров встретил давнего знакомца — моториста с АК. Как живёшь, дружище? А я тебе поломку тогда устранил — на пакетнике контргайка свинтилась. Что? Опять твоя мою не понимает? Ну, Тюлькин флот на Табачной фабрике! Ты что это на вахту в шинели и ботиночках припёрся? Закалённый? Да ты морж таджикский? Ну-ну. Только надоело смотреть, как он пляшет на морозе. Пошел, сковырнул печать пластилиновую, не трогая нитки (этому приёму меня Сосненко первым делом обучил, как на катера приехали), и вскрыл пассажирку. Достал тулуп, валенки — одевайся, брат. Тулуп одел жаркий сын Памира на шинель, а валенки прям на ботинки — вот сморчок. И чудное дело — разговорился. К концу вахты я и акцент перестал замечать — чешет языком, как филолог. Но нет, он — строитель дорог. Техникум закончил, диплом есть. Жена, двое детей. Вот тут ты врёшь, говорю. С двумя детьми на службу не берут. Скажи: две жены, ну и по одному ребёнку от каждой — так вернее будет. Не спорит, улыбается — пригрелся, чебурек.

Чуть было медаль не получил, а может отпуск на родину, охраняя катера. Дело было так. Пластаемся с флотским в хоккей — у нас и клюшка вместе с автоматом со смены на смену передавалась. Звонит телефон — он к столбу гвоздём прибит.

Флотский:

— Тебя.

Оперативный дежурный по границе из отряда звонит — приказывает проявить бдительность и понаблюдать за льдом и побережьем в районе стрельбища танковой дивизии. Возможен выход на лёд двух дезертиров советской армии. Только трубку положил, смотрю — спускаются голубчики прямо на лёд и правят в Китай. Стрельбище вот оно, рядом, рукой подать. Автомат с плеча дёрг и вдогонку. Только в валенках и тулупе как-то не разбежишься. Ну, тулуп скинул — вернусь, подберу, а вот валенки не решился. Да и как бы я выглядел браво в носках перед дезертирами — померли от смеха, а моя задача их живьём взять. Бегу. Они идут и меня не замечают. Только не похожи на нарушителей. Будто парочка влюблённых. Один другого, кажется, обнимает. Может, голубые? Слышу слабый крик. Оглядываюсь. Флотский за мной чешет. Ну, этому проще бегать — в шинели и ботиночках. Чего несётся? Должно быть, неспроста. Ждать его? Назад повернуть? Этих преследовать? Ничего не решил, перешёл на шаг, преследую дезертиров и на флотского озираюсь. Он меня догнал, вокруг вираж заложил и кричит запыхавшийся:

— Опять из отряда позвонили, сказали: у них РПК.

И назад почесал флот. У меня желание биться автоматом против пулемёта пропало. Развернулся и за флотским. Прибегаю и к телефону — мол, так и так, сошли двое на лёд, идут берегом в Китай, сейчас за мысом скроются.

Скрылись дезертиры за мысом. Минут через десять следом вертолёт по-над берегом. Сколько потом не пытал командиров и знакомых погранцов, так и не узнал продолжения и конца этой истории. Дезертиры то были? Задержали ли их?

Незаметно Новый Год подошёл. Последние дни декабря весь отряд лихорадило, ну и нас заодно. Жил-был в Китае китаец сорока с лишним лет от роду, нарушитель-рецедивист. Имел на родине жену и кучу ребятишек, а повадился бегать к нам. Перебежит и просит политического убежища, ссылаясь на то, что в Китае голодно. Дважды перебегал, его дважды возвращали. Видимо, не один такой в Поднебесной, и Мао надоело с ними валандаться — пишет приказ китайский лидер: всех возвращенцев к стенке. А этот дурила снова к нам. Да не один — улестил девчушку девятнадцати лет сладкой жизнью в СССРе. Пошли по льду через всю Ханку. Рассудил беглец — зайду в тылы и сдамся советским властям: уж больно строги к нему пограничники. Три дня шли и две ночи, ночуя в торосах… В виду стоянки катеров прошли, но вахта их не засекла. Отпуска себе ребята проворонили. Может быть, даже я.