Три мушкетера в Африке - [19]

– В общем, не стоит тратить порох на старину Потрэна, а там уж мы сами позаботимся о том, чтобы подслушанное капитаном в караулке не повредило нашей репутации. Но пока что, на всякий случай, выйдем на лестницу – вдруг да в стенах окажутся незаделанные вентиляционные отверстия.

Мы так и сделали.

– С сегодняшней почтой пришло письмо от Ивонны, – сообщил Ничейный.

– А кто это?

– Мадемуазель Барре. Три недели назад я отправил ей авиапочтой копию письма Франсуа нашему Левину. Она сердечно благодарит. Разумеется, я писал от лица нас троих. О вас она тоже все знает.

– Вряд ли, – усомнился Хопкинс. – Нет такой барышни, которая была бы информированнее, чем полиция всех краев земли, а полиции и то далеко не все известно.

В логике Хопкинсу не откажешь.

«Глубокоуважаемый сударь! – прочел вслух Альфонс. – С бесконечной благодарностью думаю о Вас и Ваших друзьях. Меж тем я узнала от господина Буланже, что он разыскивает настоящего господина Тора, поскольку адресат моего предыдущего письма – вовсе не Тор. Копию послания моего брата, по совету господина Буланже, я никому не показала – несчастный Франсуа писал, будучи больным, и письмо страшно сумбурное. Господин Буланже оставил копию у себя, пообещав свое содействие в деле. Тому уже две недели, а друг Ваш так и не объявился. Отчего он пропал, в толк не возьму…»

– Опять какую-нибудь подлянку затевает! – воскликнул Хопкинс.

– Теперь он богач, – возразил Ничейный. – С чего бы ему затевать подлости?

– Это у него в крови, – отрезал Хопкинс.

– «…благодарю Вас и Ваших друзей за все, что Вы сделали, – продолжил Ничейный. – Рисковать жизнью ради незнакомой дамы… подобное великодушие редко встретишь. Одного из Вас я уже знаю понаслышке…» – Тут он прервал чтение и с кислым видом спрятал письмо в карман.

– Э, нет! – возмутился я. – Ты не дочитал. О ком из нас она наслышана?

– Ничего интересного, – неловко отмахнулся он. – Турецкий Султан протрепался ей, что ты-де романы сочиняешь… В общем, ерунда всякая…

– Ерунда?! – вскричал я. – Да по какому праву ты решил скрыть от меня мнение моих читателей и – не побоюсь этого слова – почитателей?!

– Говорю же, она не пишет о тебе ничего особенного!.. Пошли в караулку, пора садиться в карцер. – С этими словами он повернулся и ушел.

Нет, я этого так не оставлю!.. Может, он мне завидует? Как бы там ни было, дружок мой разлюбезный, ты имеешь дело с писателем и изволь с этим считаться!.. Ладно, сейчас отправимся в карцер, а потом еще вернемся к твоим недомолвкам да недосказкам.

Из караулки нас препроводили в камеру. Не в ту, где Левин дожидался этапирования, а в другую. В углу камеры под потолком виднелось темное отверстие.

Стало быть, это вентиляционная труба!

Без четверти шесть.

Впоследствии, за бутылкой, старший караульный пересказал нам ход событий. Сам он аккурат резал табак, когда заявился капитан в сопровождении сержанта.

– Снять эту карту со стены! – распорядился Потрэн.

За картой обнаружилось круглое отверстие. Не требовалось особо напрягать слух: каждое слово, произнесенное в камере, доносилось отчетливо. Вот кто-то зевнул во весь рот (помнится, это был я), и слышно было, как клацнули зубы.

– Хорошо, что мы наконец-то одни, – четверть часа спустя изрек Альфонс Ничейный. – Можно потолковать по душам, не опасаясь, что тебя подслушают.

– И в карцере, право слово, есть свои преимущества, – согласился с ним Хопкинс.

Воцарилось молчание – минут на сорок пять.

Следует заметить, что жарища стояла неимоверная, а приносить в караульное помещение еду и питье категорически запрещается, даже капитан не вправе нарушить запрет.

В половине восьмого послышался голос Альфонса Ничейного:

– Вот что, парни! Давайте дадим клятву – что бы с нами ни случилось, а секретов своих мы нипочем не выдадим.

– Клянемся!

Вслед за тем мы добрых полчаса посиживали да почесывались. В карцере спешить некуда, а уж секреты выдавать и вовсе незачем торопиться. Наконец молчание нарушил Хопкинс, заметив, что жарища в этой Африке ужасная.

– По-моему, эскимосы не стали бы возражать против такого климата, – решил блеснуть я своей многосторонней образованностью.

– В какой стране живут эти твои зекскимосы? – лениво поинтересовался Чурбан Хопкинс.

– Эх ты, серость! – не сдержал я издевки. – Уж такие-то простые вещи мог бы знать. Есть такая страна, Северный полюс называется, по имени ее открывателя, и там одиннадцать месяцев в году без зимнего пальто на улицу не выйдешь.

– Еще раз предупреждаю, – вмешался в разговор Ничейный, – держите рот на замке. Бедняга Потрэн малость не в своем уме, но пусть это останется между нами.

– Солдат он бравый и в боях закаленный, – искренне похвалил сержанта я, – вот только к старости прихватила его… эта… как ее?… болезнь преследования.

– Вбил себе в голову, будто бы мы всё делаем ему назло, – с жалостью произнес Хопкинс, – а ведь мы, хоть убей, не способны на такое. Да еще по отношению к своему справедливому командиру, человеку в годах.

– По этой же причине он и на капитана взъелся, – с глубоким сочувствием в голосе вставил Альфонс Ничейный. – Чудится ему, будто капитан тоже его преследует.

– Чуть завидит капитана, и давай костерить его на чем свет стоит.