Три месяца в бою. Дневник казачьего офицера - [35]

Есть зато и несчастливцы — это те, кто или не получил писем, или же получил, но тревожные.

Один подъесаул мрачен, как ночь. Он не успел переслать воинскому начальнику аттестаты для своей жены, а самому трудно регулярно высылать деньги (поймайте-ка нашу полевую почту!). И вот жена в пиковом положении — без денег… Скверно. И мы не утешаем, хотя и хотим. Ведь все равно не утешишь — ибо нечем!

Какое счастье, что моя жена — артистка. У ней есть свой кусок хлеба, на всякий черный случай, конечно!

А вот и газеты. С жадностью хватаем их и развертываем пропутешествовавшие через всю Россию и Галицию листы. Ого! Долго ж они, однако, путешествовали!

Вышли в свет из душных и липких тисков «ротационки» еще 25-го сентября, а сегодня двенадцатое октября. За семнадцать дней много перемен могло произойти! Но все-таки это ведь газета!

Ну, конечно! Глупости на стратегические темы в передовицах… Небывалые случаи из боевой жизни… Долой!

Кто убит… Нет ли знакомых и, храни Бог, близких, — ведь у меня отец в Пруссии.

Зрелища и театры… Повеяло шумом оживленного антракта, светом люстр, говором разряженной толпы…

Эх! Хорошо бы сейчас «Русалку» послушать!..

А у кого-то уж та же мысль промелькнула, и он, продолжая читать, мурлычет из каватины:

«— Мне все здесь на па-а-мять

Приводит былое,

Дни юно-о-сти кра-а-сной, —

Приво-о-о-о-ольные дни!»

Да, где-то вы, привольные дни! Воображаю, как переполнены театры, когда армия вернется после победоносной войны домой!

А пока… Эх, пишите же нам больше, жены, матери и невесты! Ей Богу, и война шуткой бы прошла. А бои все идут, и мы все без дела сторожим; и перестреливаемся с мелкими партиями австрийских разведчиков… А мои глаза все хуже и хуже. И нынче вечером едва рассмотрел совсем недалекую партию конных австрийцев, болтавшуюся по полям.

Уж вахмистр указал, где она.

Доктора находят последствия контузии, отозвавшейся на глазах. Плохо! Ну, да Бог даст, и пройдет.

А так ведь ничего — не больно будто бы!

Публика наша шумит и спорит о Шаляпине; приятно послушать спор не на военную тему… Это все письма да газеты наделали — все это оживление!

14 октября

Сегодня выдерживали в пешем строю атаки боснийцев. Сначала мы были в страшном недоумении — что такое? Откуда здесь турки? Красные фески, загорелые лица. Потом уже разобрались, что на наших врагах не фески, а причудливые красные шапки. А от захваченных пленных узнали, что они боснийцы и присланы в подкрепление австрийской армии. Что до сих пор их полки на войне не были еще. Черт знает, что такое! Эта Австрия действительно состоит из самых разноплеменных народностей. В венграх, по их лицам судя, без сомнения, есть монгольская кровь.

Словаки и русины порою совсем не отличаются от наших малороссов, и мои казаки, в большинстве хохлы же, свободно с ними объясняются и очень ладят. Сами швабы — полунемцы какие-то. Правда, в них нет той тупой жестокости и бессмысленной самоуверенности, которая сквозит в каждом жесте и слове немецкого, или вернее, прусского вояки, но все же они немцы. Только они — более интеллигентны. За последнее время все эти «иноплеменники» порядком деморализировались, судя по рассказам пленных.

Но все же у Австрии еще осталось много живой силы, и ее надо сломить. А как и когда это удастся — Бог знает!

Говорят, что венгры очень будто бы волнуются и не хотят драться. Если они откажутся от войны — Австрии, т. е. швабской и главенствующей ее части, — придется плохо. Уйдут венгры, уйдут и словаки и тирольцы и вот эти же черномазые боснийцы.

И что же останется? Почти что ничего!

А наши, слышно, намяли им немного бока на Сане и снова перешли через него. А то уж тут у нас даже слухи пошли нехорошие; хотя мы слухам и не придаем значения, но все-таки — неприятно сидеть на дальнем фланге и бояться за центр.

Теперь становится ясным, что если уж такие бои, как теперь под Варшавой, идут и на Сане, не могут решить кампании, то без сомнения — война затянется minimum до весны. А мои глаза все хуже. Неужели перестану быть годным здесь и придется уезжать… А вдруг наши снова пойдут в Венгрии, где я еще не бывал! Брошу писать, больно глазам.

Все время мелкие делишки. Правда, теперь нас похлестывать стали и артиллерийским огнем, но все же конного дела не предвидится. Ведем теперь и разведку по очереди сотен. Так как офицеров мало, то приходится одному и тому же быть за всех: и в разведку ходить, и сотней заправлять, и в сторожевке сидеть и… даже отчетность вести бумажную, как это ни странно звучит здесь, в мире, очень далеком от бумажного. Ничего не поделаешь! Государство — это машина. И в ней, в машине этой громоздкой — еще миллионы машинок заведены и в ход пущены… Этим тиканьем все мы держимся.

Сегодня привели ко мне в сторожевке какого-то нелепого австрияка. В чем дело? Мне со смехом докладывают конвоиры в черкесках, что вот, вашброд, к нам проситься пришел! Что?! Да, правда, вот он обскажет, он по-поляцки бает.

— Кто вы такой?

— Кадет.

— Как кадет?

Оказывается, он доброволец, выпускной кадет. Несет обязанности офицера.

— Что ж вы здесь делаете? Зачем пришли?

— Где у вас тут плен? — в ответ.

— Что?!