Три любви Фёдора Бжостека, или Когда заказана любовь - [22]

Теперь она всё чаще стала ночевать у подруг, не в силах оправиться от шока, а Фёдор стал чаще прикладываться к бутылке. Она понимала, что это не выход из положения, а он, – что таким образом свой грех не искупить. Но ничего третьего им придумать не удавалось. Положение ещё усугубилось тем, что у Алины стала проявляться какая-то ну прямо-таки гипертрофированная, именуемая фрейдовской, ревность к отцу и прямо-таки безжалостная ненависть к матери, хотя Фёдор, осознав порочность своего неконтролируемого поступка в порыве пьяной беспамятной страсти, оставил дочку в покое. Видимо то, что с ним случилось, явилось каким-то случайным проявлением атавизма, от которого многие отцы, к сожалению, не застрахованы. А, может быть, это было спровоцировано теми животными инстинктами, которые витали над заведением, где он служил в молодости, то бишь, во времена его тюремного прошлого? Как знать? Чтобы разрядить обстановку, а точнее, снять с души грех или просто-напросто облегчить своё душевное состояние, он завёл себе новую любовницу. Не суть важно, как её звали, и чем она занималась, важно то, что, как поняла Света – это надолго и всерьёз.

– Бог с ним – думала она про себя – главное, чтоб не ушёл к ней на совсем. И она «тише воды, ниже травы» вела себя дома, а поруганную честь компенсировала на работе, то есть в отношениях со своими, находившимися «под ней» дистрибьютерами. И была эта компенсация довольно жёсткой и, порой, не к месту. «Железная леди» – так окрестили Свету подчинённые, которые стали ощущать на себе всё усиливающийся прессинг, переходящий довольно часто в необоснованные придирки и требования непонятно чего. Каждая про себя относила это на счёт женской физиологии определённого возраста, которая у каждой проявляется по-разному, и каждая делала из этого вывод, что надо просто не раздражать шефиню и как можно реже попадаться ей на глаза, тем более, что не каждый день служебные встречи и происходят-то. Но всё чаще и чаще стали подмечать окружающие её люди не только прокурорский тон и приказные интонации в её голосе, но и неадекватность слов и действий, следующих за этими интонациями. Было ли это связано всё с той же физиологией или с чем-то другим, никто определить не мог, разве что господь Бог, – любая женщина не застрахована от этого. Фёдор же, наоборот, стал обращать внимание на не наблюдавшиеся ранее проявления покорности и чуть ли не рабского служения со стороны Светы. Такие метаморфозы не могли не иметь определённых последствий или, иначе, причины, их породившие, не могли рано или поздно не дать определённых последствий негативного характера. И они не заставили себя долго ждать.

Случилось это вечером, когда квартира внезапно огласилась криками с включением матерных слов, шлепками по голому телу и шумом распахнувшегося окна. Вбежавший на крики Фёдор увидел, как Света выбрасывает из окна сушившееся в ванной алинино бельё и, матеря её последними словами, пытается спустить вслед за бельём с пятого этажа и её саму. На лице у Алины кровь, с ней истерика после того, как Фёдор с трудом разнял их. Что побудило мать или дочку вдруг взорваться, вряд ли удастся установить, да и какое это имеет значение? Женщины никогда не станут рассказывать мужчине о причине скандала, а если и станут, то виноватым, в конечном итоге, всё равно окажется он. Поэтому, зная о такой несправедливой закономерности, Фёдор не стал нагнетать обстановку выяснениями и просто развёл соперниц по углам боксёрского ринга.

– Я вас отравлю обоих, и отправлю к чертям собачьим! – кричала в припадке ярости Света.

– А я тебя сожгу вместе с твоим "Гербалайфом" – парировала Алина.

Не хватало только пены у рта и каких-либо колющих или режущих предметов в руках, чтобы, к примеру, явившаяся милиция не констатировала факт попытки насильственного нанесения увечий с целью убийства одной женщины другой женщиной. На этот раз обошлось без этого, но никто не мог дать гарантии, что увечья не будут нанесены в следующий раз, прецедент которому теперь не исключался. Нарыв, накапливавший гной в течение очень длительного времени, лопнул, но его заживление могло происходить только при участии здравого разума и нормальной психики, при их же отсутствии – временном или теперь уже постоянном – опасения имели под собой довольно твёрдую почву. В тот же вечер Света, взяв незаметно в руки молоток, вышла на улицу и побила фары и ветровое стекло у машины, на которой ездила Алина.

Фёдор в создавшейся ситуации проявил здравый рассудок и сочувствие. Он договорился с врачом-психиатром о том, чтобы привезти и показать ему Свету. Незаметно дал ей снотворного, когда она пила чай, заснувшую отнёс в машину и привёз к знакомому врачу в психиатрическую клинику. Там сказали, что надо оставить её на сутки. Он приехал за ней на следующий день, но забрать не смог, так как приговор оказался неутешительный: шизоидный синдром на почве смещения ролевых функций, требующий, скорее всего, очень длительного лечения. Но это как бы дополнялось к тому, что было у неё раньше, а именно, скрытый садизм в сочетании с комплексом власти, породивший ещё и нимфоманию. А такая женщина, как правило, не получает удовлетворения от мужчины и количество её нарядов зашкаливает за все разумные пределы, – таков был вердикт врачей. Впрочем, это соответствовало действительности.