Три купальщика и йельский выпускник (в переводе Владимира Муравьева) - [2]
Ныряли мы с места; если б с разбега, то мы бы зарылись в грязь головой вперед аж по щиколотки и проторчали бы там вверх ногами до лета, а то и дольше.
Так что мы немножко испугались, но все-таки были очень довольны, что остались в живых.
А пока мы так стояли, разразилась гроза.
— Уж теперь чего ж, - сказал Джо, - вылезай не вылезай, под дождь все равно попали. Можем побыть здесь еще немного.
Нас била дрожь, но, понятное дело, поплавать все- таки было надо. Глубины там и трех футов[1] не набиралось, но Джо исхитрился выпрыгнуть из грязи, сплавать на другой берег и вернуться тоже вплавь.
Плавали мы Бог знает сколько много времени, но, на верно, не больше десяти минут. Потом мы вылезли из илистой каши, оделись и, стоя под деревом, съели бутерброды.
Дождь не переставал, а, наоборот, зарядил еще сильнее, и мы решили идти прямо домой.
— Может, попутку схватим, - сказал Джо.
Но до самой Малаги на проселочной дороге не было ни души. В Малаге мы зашли в магазин, погрелись у печки, потом скинулись и купили банку бобов и батон. Хозяина магазина звали Даркус, хотя он был не иностранец. Он открыл банку, разложил бобы по трем картонным тарелкам, сунул нам каждому деревянную вилку и нарезал батон. По годам он был, наверно, старик, а с виду нет, и веселый.
— Где были, ребята? - спросил он.
— Плавали, - сказал Джо.
— Плавали? - спросил он.
— Ну да, - сказал Джо, - открывали сезон на реке.
— Да чтоб меня окучили! - сказал бакалейщик. - Ну и как?
— И трех футов не будет, - сказал Джо.
— А вода холодная?
— Ледяная.
— Да чтоб меня удобрили! - сказал бакалейщик. -Повеселились?
— Как? - спросил Джо у моего братана Мурада. Джо сам не брался решать, повеселились мы или как.
— Уж и не знаю, - сказал мой братан Мурад. - Мы, когда нырнули, увязли в грязи по локоть.
— Выбирались-выбирались из грязи, - сказал я.
— Да чтоб меня подстригли! - сказал бакалейщик. Он открыл вторую банку бобов, отправил себе в рот вилку с верхом, а остальное разложил по трем картонным тарелкам.
— А у нас больше денег нет, - сказал я.
— Вы мне лучше скажите, ребята, - сказал бакалейщик, -зачем вам это понадобилось?
— Ни за чем, - отрезал Джо со всей решительностью, потому что все сходу не перечислишь, а рот его был набит бобами и батоном.
— Да чтоб меня сложили ворохом и запалили! - сказал бакалейщик. - А ну, ребята, давай говори: вы из каких будете? Калифорнийцы или иностранцы?
— Мы тут все калифорнийцы, - сказал Джо. - Я родился во Фресно на Джи-стрит[2]. Вон Мурад, тот родился на Ореховой авеню или там неподалеку, в общем, по ту сторону Южной Тихоокеанской железной
дороги, а его братан тоже где-то такое по соседству.
— Да чтоб меня оросили! - сказал бакалейщик. - Ладно, ребята, а ну, говори, какое у вас образование?
— А мы необразованные, - сказал Джо.
— Да чтоб меня сорвали с дерева и уложили в ящик! -сказал бакалейщик. - Давай тогда говори, ребята, какие знаете иностранные языки.
— Я говорю на португальском, - сказал Джо.
— Ах, вот ты какой необразованный! - сказал бакалейщик. - У меня, милый мой, диплом Йельского университета, и то я не говорю на португальском. А ты, сынок, твои как дела?
— Могу по-армянски, - сказал мой братан Мурад.
— Да чтоб меня срезала с лозы и съела ягодку за ягодкой девушка во цвете юных лет! - сказал бакалейщик. - Я не знаю по-армянски ни слова, а ведь я выпускник 1892 года. Ну, теперь ты, сынок, - сказал он.
— Тебя как зовут?
- Арам Гарогланьян, - сказал я.
— Сейчас попробуем, может, и выйдет, - сказал он. - Гарогланьян. Вышло?
— Вышло, - сказал я.
— Арам, - сказал он.
— Точно, сэр, - сказал я.
- А ты на каком неслыханном иностранном языке можешь разговаривать? - спросил он.
— Я тоже могу по-армянски, - сказал я. - Это мой двоюродный брат - Мурад Гарогланьян.
— Да чтоб меня окучили! - сказал он. - Чтоб меня удобрили, подрезали, собрали ворохом, запалили, сорвали с дерева и что там еще? А, ну да, сложили, кажется, в ящик, а еще чтоб меня срезала с лозы и съела ягодку за ягодкой девушка во цвете юных лет! Рептилии не попадались?
— Кто такие рептилии? - спросил Джо.
— Ну, змеи, - сказал бакалейщик.
— Не видали, - сказал Джо. - Вода была черная.
— Ага, черная, значит, вода, - сказал бакалейщик. -А рыбы?
— Не видали, - сказал. Джо.
У магазина остановился «форд», оттуда вылез старик, взошел на дощатое крылечко и появился перед нами.
— Открой-ка мне бутылку, Эббот, - сказал он.
— Судья Хармон, - сказал бакалейщик, - познакомьтесь, пожалуйста, с тремя доблестными калифорнийцами, гражданами нашего великого штата.
Бакалейщик показал на Джо, и Джо сказал:
— Джозеф Беттенкур - говорю на португальском.
— Стивен Л. Хармон, - сказал судья. - Немного умею по-французски.
— Мурад Гарогланьян.
— А ты по-каковски умеешь?
— По-армянски, - сказал мой братан Мурад.
Бакалейщик подал судье открытую бутылку, тот вскинул ее к губам, сделал три глотка, ударил себя в грудь и сказал:
— Горжусь, горжусь и горжусь, что встретил калифорнийца, который знает по-армянски.
Бакалейщик указал на меня.
— Арам Гарогланьян, - сказал я.
— Братья, что ли? - спросил судья.
— Двоюродные, - сказал я.
— Один черт, - сказал судья. - Ну, Эббот, может, ты расскажешь мне, в честь чего это ты пируешь и отчего у тебя поэтический подъем, чтоб не сказать - восторг?
Жители американского городка Итака живут в своем маленьком и уютном мире. Только братья Улисс и Гомер нарушают их спокойствие: один – мелкими шалостями, другой – нежданными новостями. Гомер – старший мужчина в доме. Он разносит телеграммы горожанам: иногда это весточки от отцов, старших братьев и сыновей с далеких фронтов войны, которую вот-вот назовут мировой, а иногда это извещения для горожан от военного министерства. Они говорят о том, что их родные не вернутся домой никогда. Улиссу и Гомеру приходится не только слишком быстро взрослеть, но и самим, без чужих подсказок, разбираться в непонятных, жестоких и безумных правилах жизни.
Смысл настоящей пьесы в том же, что и смысл самой действительности. Что же касается морали пьесы, ее нравственного посыла, то он прост и стар как мир: быть добрым лучше, чем быть злым. По самой природе человеческой — лучше…В пьесе писатель в фантасмагорических сценах, разворачивающихся в таверне, живописует самых разных героев, каждый из которых имеет свое представление о счастье.
Роман «Мама, я люблю тебя» занимает особое место в творчестве Уильяма Сарояна, писателя, чье имя стоит в одном ряду с такими титанами мировой литературы, как Фолкнер, Стейнбек, Хемингуэй.Мудрость детства — основа сюжета этой замечательной книги. Мир, увиденный глазами девятилетней девочки, преображается на глазах, ибо главный принцип этого чудесного превращения прост, как само детство: «Ищи всюду добро, а отыскав, выводи его в свет, и пусть оно будет свободным и гордым».В оформлении переплета использован рисунок В. Еклериса.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Предлагаем читателям впервые на русском отдельное издание повести Уильяма Сарояна «Папа, ты сошел с ума». Эта простая и трогательная книга состоит из небольших историй c двумя персонажами: отцом и сыном. Они собирают ракушки, готовят «рис по-писательски», путешествуют, разглядывают облака и звезды, обсуждают разные пустяки и важнейшие темы на свете. Перед ними открывается бесконечный мир, полный красоты и тайны.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Книгу составили лучшие переводы словенской «малой прозы» XX в., выполненные М. И. Рыжовой, — произведения выдающихся писателей Словении Ивана Цанкара, Прежихова Воранца, Мишко Кранеца, Франце Бевка и Юша Козака.