Три круга войны - [12]
«Такой здоровый, женатый уже и струсил. Теперь стыдно. Эх, ты…» — Гурин переступил с ноги на ногу — его одолела неловкость за солдата: земляк все-таки и так опозорился.
За трусость, проявленную во время боя, Кислов приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.
«К смерти? — Гурин вздрогнул и смотрел на солдата, приговоренного к смерти, соображая, чем все это кончится. — Не может кончиться смертью, — думал он. — Попугать, наверное, решили. Сейчас подполковник продолжит чтение и объявит: „Однако, учитывая…“» И Гурин посмотрел на подполковника, ожидая именно этих слов, но тот уже закрыл свою папку и медленно отступил подальше от осужденного.
«Неужели так и оставят и уведут солдата куда-то и где-то там расстреляют? Нет, они уведут его, но не расстреляют, это все только для нас, новичков, чтобы мы знали, что этого делать нельзя и что за такие вещи могут приговорить и к высшей мере. Самострелов строго судят… Конечно, это урок!..» — рассуждал Гурин и снова взглянул на солдата, осуждая его, и сочувствуя, и желая его приободрить как-то. Но тут он увидел неожиданно, словно она проявилась вдруг, метрах в десяти за солдатом свежеотрытую яму. Раньше он не обращал на нее внимания, думал — просто окоп. Мало ли их тут по полю нарыто. Теперь эта свежая куча земли перепугала Гурина больше, чем сам приговор. «Неужели?..» — билось в голове.
— Привести приговор в пополнение!
Из группы офицеров быстро вышел старший лейтенант, скомандовал осужденному:
— Кру-у-гом!
Тот встрепенулся, сделал движение корпусом — хотел повернуться через правое плечо. Но, вспомнив, что команду «кругом!» надо исполнять через левое, рванулся в обратную сторону, крутанулся по всей форме и застыл лицом к своей могиле.
— Три шага вперед — шагом марш!
Солдат шагнул раз, другой…
Далее Гурин не мог смотреть, опустил глаза. Хотел сглотнуть слюну, но во рту пересохло, на лбу выступил пот. Когда раздался залп, он вздрогнул, засучил вспотевшими пальцами, словно искал, за что бы можно схватиться…
И в ту же секунду на разные голоса запели команды:
— Смирно! Налево! Шагом марш!
— Смирно! Направо! Шагом марш!
— Кругом, шагом марш!
— Шагом марш!..
— Шагом марш!..
В минуту опустела площадка, колонны торопливо расходились по своим местам расположения.
— Старшина, через десять минут ведите роту на ужин, — приказал Иваньков. — Я пойду в штаб батальона, вызывают. — Ни на кого не глядя, лейтенант быстро ушел.
Солдаты собирали котелки, становились в строй, исполняли команды — и всё это делали как-то тихо, молча, боясь взглянуть в глаза друг другу, словно были в чем-то виноваты.
Гурин сидел на бруствере, рядом стоял котелок, наполненный кашей, но есть не хотелось. Он невольно посмотрел в сторону заброшенного карьера — там на фоне закатного неба маячили несколько фигур: одни стояли неподвижно, другие работали, засыпали могилу.
«Да… Вот она какая — война, фронт… Тут не шутят…»
Гурина слегка подташнивало. Чтобы отвлечься, он взял ложку, набрал каши, но до рта не донес — его вырвало. Гурин корчился на бруствере, стараясь сдержаться, но его выворачивало наизнанку.
Превозмогая бессилие, он взял лопату, выдолбил небольшую ямку и, вывалив в нее кашу, закопал ее.
В тот же вечер им выдали сухой паек, пополнили боеприпасы и повели куда-то в ночь…
Зеленый Гай
— Не шуметь! Прекратить разговоры! — передавалось все чаще и чаще по колонне.
Спустились в овраг и шли по дну его. Внезапно остановились, но тут же побежали: кто-то стоял и почти каждого торопил: «Быстрее, быстрее, колодец пристрелян».
Пахло порохом, землей, кровью. Вокруг колодца были сплошные воронки, валялась искореженная кухня, лежала убитая лошадь. В стороне стонал солдат, над ним стоял на коленях санитар, делал перевязку.
Пригнувшись, все бежали куда-то по полю. Когда вспыхивала ракета, прижимались к земле, а потом снова поднимались и бежали. Вдруг Гурина кто-то остановил, сказал:
— Давай прыгай, только тихо…
Гурин увидел перед собой окоп, повиновался и прыгнул в него. Отдышавшись, он посмотрел вверх — над ним было высокое звездное небо. Вспыхнула ракета, и звезды исчезли. Ракета с шипением погасла и упала где-то рядом. Сделалось совсем темно.
Сидеть в окопе было скучно и жутковато. Гурин попробовал выглянуть, но, никого не увидев, снова спрятался. Так сидел он довольно долго, пока не услышал чей-то голос:
— Эй, ты, давай котелок. Да не греми, немец рядом.
Василий обрадовался: значит, он не один здесь и о нем кто-то заботится. Через некоторое время котелок возвратили и приказали: не спать, наблюдать за противником.
Наступил день. Кругом стояла такая тишина, будто никакой войны и нет. Поднялось солнышко, в окопе стало теплее. Гурину хотелось посмотреть, что делается на поверхности. Вдруг до него донеслось приглушенное:
— Эй, ты?..
«Не меня ли?» — подумал он и осторожно высунул голову. Из соседнего окопа в его сторону смотрел молодой солдат. На голове у него был укреплен куст травы (Гурин позавидовал его смекалке), а глаза блестели озорно и пугливо, как у зверька. Из ихнего взвода солдат, Гурин запомнил его — веселый паренек. Звать только не знает как.
