Три колымских рассказа - [7]

Бульдозеристы уже давно соревновались с экскаваторщиками. По неписаному закону, кроме борьбы за первенство на полигоне, «соперники» постоянно поддевали друг друга при встречах. Производственный успех был переменным. Но чаще все-таки знамя участка присуждалось бульдозеристам. Вот и сейчас они владели переходящим призом уже три месяца.

Николай не вступился за бригадира. И вообще ничего не ответил своему дорожному знакомцу. Не мог же он сказать правды: сохну, мол, по твоей жене!

За полтора месяца работы на «Отчаянном» Николай уже успел приглядеться, как и чем живут горняки: моют пески, добывают золото, соревнуются с азартом, радуются успехам, горюют при неудачах, при случае поругивают начальство, шумно встречают праздники, дружат, а доведется — и ссорятся. Когда приходит почта с «материка», обязательно читают вслух письма, показывают друг другу фотографии близких, детские и женские головки на кусочках картона. Но фотографии — это далекое. А вот здесь, в поселке, почти каждый из одиноких мужчин был чуть-чуть влюблен в какую-нибудь из девяти женщин.

Чаще всего, это было хорошее бескорыстное чувство: посмотрит издали, поговорит, а потом счастлив весь день. Вот и его, Николая, не миновала эта участь!

Из женщин Артемьев уже повидал всех: громкоголосую и важную Валентину — жену начальника участка, разбитную смазливую Клавочку-продавщицу, строгую врачиху Зарему Алиевну, сухопарую инженершу-начальницу буровзрывных работ Князеву, хитроватую Дуську Ковальчук, которая втихую варит бражку, болтливую и вредную Ирину с коммутатора. Еще две женщины жили за сопкой, на разведке, и в поселок не приходили.

Но ни одна из них не стоила и Любушкиного мизинца!

Как-то забрел он к Пинчуку поздно вечером, отработав дневную смену. Издали заметил, что у старика дымокур от комаров разложен, и принес гнилушек.

— Спать неохота. Брожу вот…

— Мне тоже — хоть глаз выколи. Лекпом говорит: возрастное. И у тебя, видать, возрастное. Давай-ка мы посидим у костра, побалакаем. А может, на охоту пойдем?

— Плохой из меня охотник! Жалко мне…

— Зверье-то? Кто бы стал спорить! Конечно, жалко. Но ведь это — смотря кого промышлять. Вот, помню, на Хандыге косолапый…

И пошли бесконечные рассказы. Волк, росомаха, соболь… Каждая охота заканчивались удачей, каждый рассказ — заверенном, что так-де и было, вот те крест!

Издали доносились фырканье и храп лошадей, и дядя Ефим переключился на свою вторую излюбленную тему:

— Слышь, похрустывают… Люблю! Другие вот в тайге за золотом все ходят. А я сразу душой прикипелся вот к ней, к лошадке. Считай, полжизни возле нее провел. Кто спорит, механизация — это хорошо. Им, машинам, спасибочки. А только ни лешака б грузовики не прошли, если б коняшка наперед тропку не проторил. Им в тайге досталось! Олешка, конечно, тоже много потрудился. Но олень, я тебе скажу, дикое создание. Помощник, но не друг. А лохматый якутский конь — этот понятливый! Взять хоть нашего Абрикоса. Через любое болото сам дорогу найдет и тебя выведет.

Однако, ты, парень, что? Совсем спать не думаешь? По технике безопасности, машинист высыпаться обязан. Ну, бывай до другого раза… По ночам сюда лучше не ходи. От греха подальше…

Был разгар промывочного сезона. Поселок жил горняцкими заботами. Не все ладилось на «Отчаянном». Золото, как говорят, «не отмывалось», то есть не было в песках того содержания, которое предсказали геологи. На промывочных приборах прогоняли грунта чуть не вдвое больше положенного, но отчитываться надо было не объемами, а металлом, а вот металл-то не шел. Все с тревогой следили за сводкой. К концу дня каждый в поселке знал, как обстоят дела. И не в процентах каких-нибудь знали, а все до точности — в килограммах и в граммах. Когда плановик наносил мелом на огромный щит у конторы линию выполнения, отставшую от линии, означавшей задание, люди мрачнели.

В эти дни все больше и больше жителей поселка в свободное время шли кто на старые, поросшие кипреем отвалы, кто на тайные, им одним известные места. Уходили со скребком, с лотком — нехитрым старательским долбленым корытцем. Мыли чертежники из маркшейдерского, пекари, сторожа со складов. Даже двенадцатилетний сын Дуськи Ковальчук, той, что варила бражку, все каникулы провел в тайге с лотошниками. Здесь тоже секретов не было. Знали, кто, когда и сколько сдал песку. А уж если кому-нибудь посчастливилось подобрать самородок — весь поселок к вечеру знал, где найден, сколько потянул, какой формы, чего стоит…

Экскаваторщики в свободные часы тоже лотошничали, но часов этих выпадало немного. У них ко всем бедам добавлялась своя забота: та, о которой говорил Артемьев Лавлинскому. Стояла их машина у разреза, где воды было больше, чем земли.

«Кисель хлебаем», — плакались экскаваторщики при каждой встрече со своими «соперниками» по соревнованию. И все же в бригаде дела шли не так уж плохо, особенно в смене Артемьева. Он хоть и говорил всем, что вот-де он еще неопытный, прямо с курсов, но машинистом был неплохим. Окончив в войну ремесленное училище, он до курсов уже поработал на стройках, на экскаваторах разных марок. Дело свое знал и задания выполнял на совесть.