Три колымских рассказа - [4]
— Да, Любин муж быстро отучит! Вон как Леньку-прораба…
— Давайте идите, идите ка своей дорогой, — внушительно сказал Мишаня, направляясь к брезентовым курткам.
Парни нехотя повернули назад.
Когда Люба скрылась за мостиком, благодарно помахав экскаваторщикам веткой, Винтик, взглянув на Николая, проговорил с усмешкой:
— Ты, что же, Николка, мыло-то в ручей бросил? Подбери, пригодится! — И он подмигнул товарищам.
А Николай все стоял, неотрывно глядя за мостик вслед Любе.
Когда все улеглись в общежитии на шатких топчанах, Артемьев понял: не уснуть ему сегодня! В комнате темно, пахнет табачным дымом. Цветов бы нарвать, веток хвойных принести. Вон на сопках зелени сколько! Сходить, что ли?
Когда он у двери завязывал накомарник, из угла, где лежал Мишаня, раздался смешок.
— За мост собрался?
— На сопку. Багульнику хочу набрать.
— Без пользы дело.
— Какое дело?
— У Винтика спроси. Он объяснит, что к чему. Он у нас романы читает!
— Насчет романов — случается! А букеты твои, это точно, цели не достигнут. На Колыме цветы без запаха, а женщины без сердца. Слыхал, наверно?
По правде сказать, вопрос женских сердец пока Николая мало интересовал. Он и сам не мог понять, почему его вдруг куда-то потянуло.
— Пусть идет, раз ему не спится.
Николай тихонько притворил дверь.
Полдень был легкий, прозрачный. За ручьем, в распадке, — море лиловых цветов. В колючих кустах перекликались кедровки. Комары над лугом висели черным столбом. Пучок ирисов, колокольчиков, иван-чая в руках у Артемьева становился все больше. Незаметно для себя он подошел к длинному желтому сараю. Упряжь, несколько саней и водовозка с поднятыми оглоблями… Ясно, это и есть конбаза. Недалеко от сарая стояла землянка. Вход, как в погреб, окно вровень с землей.
На чурбачке, у дверей землянки, сидел маленький, прямо-таки игрушечный человечек в сатиновой косоворотке с оловянными пуговицами. Морщинистую щеку его рассекал шрам. Человек вырезал пыжи из старого валенка. Рядом на траве желтела горка патронов. Охотник, наверно.
Приход молодого человека хозяина не удивил.
— Чаю хочешь? — спросил он таким тоном, будто сто лет знал Николая. — Наливай. Чайник на плите, под навесом. У Ефима Пинчука, брат, просто. Цветов, значит, принес?
— Гулял. Вот и собрал. А таскать надоело. Можно у вас оставить?
— Ох, куда ж мне от вас, цветочники, деваться! — вдруг застонал старик и сморщился, как от зубной боли. — Ну давай. Я их в цибарку поставлю. В ведро, по-вашему. Я-то сам из Белоруссии.
— А давно оттуда?
— Как тебе сказать? Прибыл в тот год, как Нобиле спасали. Да ты этого не можешь помнить. Выходит, на третий десяток пошло… А сам с курсов? Новенький? Я слыхал.
Пинчук зашел в землянку и возвратился с огромной банкой из-под томата.
— Прилаживай свой веник. Да воды плесни, не забудь. Я вот смотрю — парень ты красивый: прямой, как верба, волосы овсяные. По тебе небось дома десять девок сохло. В твои-то годы только на гармошке играть да по вечеркам бегать. А здесь не придется. Чего краснеешь? Дело молодое. Только на сарай ты не косись. Нету ее. Цыганку угнала пастись. Коровушку.
— У вас ведь конбаза. Откуда же корова?
— А что для нее одной скотник сооружать? У нас десять лошадок-якуток. За ними я хожу. А корова одна…
— Зачем же ее одну держать?
— Мама родная! Был бы у тебя пацан, ты б дурацких вопросов не задавал! Колыма ведь, У нас в поселке девять баб и у всех, кроме Любавы, малые дети. Чем кормить прикажешь? Всякая овощь сюда доставляется сухая. А вон у Ирины-телефонистки ребеночек искусственный… Только молоко и спасает. И всем другим ребятишкам хватает понемногу. Доярка у нас Люба куда какая отменная…
Николай отставил кружку с чаем.
— Ты пей, не стесняйся! Одним чаевником больше, одним меньше… Тут вечно бродят… гости. Одному водички попить, другому расскажи, как на медведя ходил. А ты вот — за цветами. Пока сам за дояра был, никакого лешака сюда не тянуло. А теперь весь участок табуном так и ходит, так и шастает!
— Так ведь я действительно за цветами, я таких никогда не видел…
— Кто б стал спорить? — Пинчук прикрыл шрам на лице. — Другие тоже не без причин. Но дело-то в чем? Красота манит. Таежник человек тонкий. Он может за десять, за сто верст прийти. Зачем спрашивается? На поклон. К красоте.
— Да, вы правы…
— А как же! Взять хоть Иру-телефонистку, У нее, бедняжки, не глазки, а пуговки. На них за сто километров любоваться не придут. А Любава… Любава — она нигде не затеряется. Ко-ро-ле-ва!
Николай невольно закивал головой.
— Вот только мужику ее каково? Три ордена Славы завоевал, полный георгиевский кавалер по-старому, — старик многозначительно поднял сухонький палец. — Отваги, стало быть, не занимать. А в этом деле что он может? Все смехом да шутками, некоторых даже в гости зовет, а в душе у этого Лисьего Носа…
Артемьев так и подскочил.
— Она за Романом?
— А то за кем же еще?
Пинчук пристально взглянул на Николая и вдруг ни с того ни с сего закричал:
— Ты что привязался ко мне? Расспрашиваешь все! Тебе десять раз сказано: проваливай! Нет! Расселся, как зять на именинах. Как… прораб, все равно…
Парень хотел было ответить, что никакого «проваливай» он не слышал, по вместо этого опять невольно задал вопрос:
Свободно и радостно живет советская молодежь. Её не пугает завтрашний день. Перед ней открыты все пути, обеспечено право на труд, право на отдых, право на образование. Радостно жить, учиться и трудиться на благо всех трудящихся, во имя великих идей коммунизма. И, несмотря на это, находятся советские юноши и девушки, облюбовавшие себе насквозь эгоистический, чужеродный, лишь понаслышке усвоенный образ жизни заокеанских молодчиков, любители блатной жизни, охотники укрываться в бездумную, варварски опустошенную жизнь, предпочитающие щеголять грубыми, разнузданными инстинктами!.. Не найти ничего такого, что пришлось бы им по душе.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Новый роман талантливого прозаика Витаутаса Бубниса «Осеннее равноденствие» — о современной женщине. «Час судьбы» — многоплановое произведение. В событиях, связанных с крестьянской семьей Йотаутов, — отражение сложной жизни Литвы в период становления Советской власти. «Если у дерева подрубить корни, оно засохнет» — так говорит о необходимости возвращения в отчий дом главный герой романа — художник Саулюс Йотаута. Потому что отчий дом для него — это и родной очаг, и новая Литва.
«Счастье — это быть с природой, видеть ее, говорить с ней», — писал Лев Толстой. Именно так понимал счастье талантливый писатель Василий Подгорнов.Где бы ни был он: на охоте или рыбалке, на пасеке или в саду, — чем бы ни занимался: агроном, сотрудник газеты, корреспондент радио и телевидения, — он не уставал изучать и любить родную русскую природу.Литературная биография Подгорнова коротка. Первые рассказы он написал в 1952 году. Первая книга его нашла своего читателя в 1964 году. Но автор не увидел ее. Он умер рано, в расцвете творческих сил.
В романе рассказывается о жизни большой рабочей семьи Путивцевых. Ее судьба неотделима от судьбы всего народа, строившего социализм в годы первых пятилеток и защитившего мир в схватке с фашизмом.