Три китайских царства - [20]

Этнографические возражения О. Мэнчен-Хелфена сводятся к следующему: гунны были безбороды, так как выщипывали себе бороды (ссылка на Аммиана Марцеллина), а хунны бородаты и носаты[51]; это верно, но разве европейцы не меняли моды на ношение бороды и бритье? Почему же отказывать в этом хуннам? Хунны, по мнению Мэнчен-Хелфена, носили косы, а гунны носили волосы, «аккуратно подстриженные в кружок»[52]. Однако косы носили только тоба, что и отличало их от прочих племен настолько, что им даже была дана кличка «косоплеты». Хунны носили волосы на пробор, аккуратно подстригая их в кружок, что видно на бляхах из Ноин-улы, где эта «прическа» украшает голову антропоморфного быка[53]. Далее, Мэнчен-Хелфен отмечает обычай гуннов убивать стариков, которого не было у хуннов (но такие обычаи могут и возникать), и обычай деформации черепа (ссылка на Сидония), который у хуннов также не отмечен. Между тем Г.Ф. Дебец указывает именно на краниологическую близость могильников Венгрии и Забайкалья, считая, что те и другие принадлежат палеосибирской расе[54].

Последняя группа возражений Мэнчен-Хелфена – свидетельства археологии: он устанавливает археологическую близость гуннов с сарматами[55], что более чем естественно, так как кочевники-гунны могли награбить вещи у побежденных ими алан. Далее, Мэнчен-Хелфен указывает, что европейские вещи, приписанные гуннам, отличны от азиатских вещей, связанных с хуннами, и в этом видит основание для того, чтобы отвергнуть идентичность хунну и гуннов[56]. Действительно, в Ордосе для хуннов работали одни мастера, а в Паннонии для гуннов другие. Но это различие – не довод для кочевого племени, не имеющего собственных ремесленных традиций. Помимо этого, археология вовсе не так уже безоговорочно подтверждает тезис несходства хунну и гуннов. Найденная на Каталаунском поле ручка жертвенного сосуда свидетельствует о его близости к бронзовым китайским сосудам, восходящим по стилю к эпохе Шан. Подобные находки были сделаны в Венгрии, Силезии, на юге России, в Горном Алтае, Монголии и Ордосе[57].

Вследствие этого возражения Мэнчен-Хелфена против идентификации хунну и гуннов оказываются несостоятельными, хотя поставленная им проблема – причина несходства тех и других – негативным анализом не снимается. Хунну и гунны были действительно не похожи друг на друга, и задача историка – объяснить истоки этого несходства, что можно и должно сделать анализом хода событий, вплоть до мельчайших, за период I–II вв. н. э.

* * *

Все народы на протяжении своего исторического существования этнографически меняются, и хунны не были исключением. Их связная история может быть восстановлена с III в. до н. э., когда шаньюй Модэ осуществил превращение конфедерации 24 родов в степную державу[58]. Но и тогда родовой строй остался социальной основой державы Хунну, и это положение законсервировалось до подчинения хуннов империи Хань в середине I в. до н. э.[59] В эту эпоху сложился и развился тот облик хуннской культуры, который О. Мэнчен-Хелфен считает для нее характерным. Действительно, общество хуннов достигло относительно высокой степени развития; структура управления была сложной и вместе с тем гибкой; искусство – разнообразным, так как оно впитывало в себя постороннее влияние[60]; земледелие широко распространилось, и потребность в хлебе стала регулярной; общение с Китаем было тесным и плодотворным, что выражалось в стремлении установить торговлю, которая позволила отказаться от грабительских набегов[61]. Но полувековое подчинение Китаю нанесло этой системе непоправимый ущерб. Хозяйство хуннов не могло выдержать китайской конкуренции. Как только китайские хлеб, шелк и другие изделия потекли в Степь, хуннское земледелие и ремесло уступили место разведению скота и добыванию мехов на продажу[62]. Молодые хунны получили возможность служить в китайских пограничных войсках, что уводило их от родового быта. Аристократы начали соприкасаться с китайским образованием и усваивать у ханьских пограничных чиновников стяжательство и наклонность к произволу. Так создались предпосылки для разложения родового строя, в условиях которого продолжала жить основная масса хуннского народа.

Переворот в Китае, произведенный Ван Маном, и последовавшая за этим гражданская война вернули хуннам свободу, но совершенно разрушили экономический симбиоз Степи и Китая. Хуннам снова пришлось набегами добывать продукты земледелия и ремесла, к которым они успели привыкнуть. Разоренный Китай не мог без ущерба для себя удовлетворить их потребности, и война в I в. н. э. приняла более жестокие формы, чем до тех пор. Династия Хоу-Хань, приняв власть над разоренной в минувшей внутренней войне страной, не могла сдержать хуннского напора, но в самом Хунну начался процесс распадения, который спас Китай. Еще раньше среди хуннов наметились два течения, породившие две враждебные группировки: ближайшее окружение шаньюев из принцев крови, фаворитов и китайских перебежчиков, вроде Вэй Лю я и Ли Лина[63], и родовые князья, как, например, Ливу, Гуси, Хючжуй, Югянь и др.[64] Условно их можно назвать: первую – «придворной» и вторую – «старохуннской» партиями. Одна вбирала иноземную культуру, которая несла собственные традиции; борьба «партий» привела Хунну к крушению в 53–50 гг. до н. э. Во главе возрожденного Хунну стали наследники бывшей «придворной» партии, шаньюй Хянь и Юй. Следовательно, глава потомков «старохуннов» царевич Би оказался в оппозиции и, спасая жизнь, откочевал в Китай со своими сторонниками в 48 г. н. э. С этого времени у хуннов началось интенсивное разложение родового строя.