Три карты усатой княгини - [30]

Доступ в дом княгини означал причастность к самому высшему кругу русского дворянства.

Переоценивать влияние Натальи Петровны на великосветскую жизнь, конечно, не стоит, но очевидно, что к ее мнению прислушивались. При том, что нрава она была крутого и суждения ее часто отличались резкостью, в правило вошло привозить ей на показ девиц перед их первым выходом в свет. Одобрение Голицыной значило тут очень многое, если не все. Впрочем, не только девицы трепетали перед суровой княгиней. Утверждается, что муж ее, храбрейший воин князь Владимир Голицын, бригадир, командовавший пятью ротами Нарвского полка и вошедший в русскую историю тем, что пленил бунтовщика Пугачева, был под каблуком у жены и боялся ее, как огня, и именно эта незавидная роль свела его в могилу раньше времени. А ее сын, Дмитрий Владимирович, московский генерал-губернатор, которого она не в обычаях своего времени при посторонних запросто называла Митенькой, не смел сидеть в присутствии грозной матери.

В молодости Наталья Петровна имела хорошую фигуру, отлично ездила верхом и фехтовала, прекрасно танцевала и даже, проявив, по словам фельдмаршала Миниха, «приятное проворство», получила золотую медаль[33] на танцевальном конкурсе, устроенном в 1766 году при дворе во время очередного празднества, но красотой не отличалась. В старости же она сделалась поистине страшна. Тело усохло, кожа приняла желтоватый оттенок, и с некоторого расстояния Голицыну, если бы не пронзительный взгляд из-под бровей, можно было принять за мумию; нос ее истончал и как-то хищно изогнулся, приобретя форму орлиного клюва, а подбородок и верхняя губа поросли весьма заметными волосами — из-за усов ироничная молодежь между собой прозвала ее La princesse moustache, что в переводе с французского означает «усатая княгиня». Особенно комично это прозвище звучало в русско-французском варианте — «княгиня Мусташ».

Это прозвище приклеилось к Голицыной, именно под ним — в той или иной версии — она очень часто упоминается в письмах и дневниках современников ее старости. Например, Пушкин в письме к Петру Вяземскому в январе 1829 года сравнивал с princesse moustache русское правительство, а Вяземский, в свою очередь, как-то скаламбурил по адресу княгини, сказав, что она «и в ус не дует», когда слышит о смерти близких людей. Однако, несмотря на свой устрашающий облик, княгиня едва ли не до самой смерти посещала балы и при этом всегда была изрядно нарумянена, что только подчеркивало старческое безобразие.

Поэтому нельзя без иронии воспринимать стихи дяди великого поэта — вечно восторженного Василия Львовича Пушкина, преподнесенные Наталье Петровне в 1819 году на очередные именины:

В кругу детей ты счастие вкушаешь;

Любовь твоя нам счастие дарит;

Присутствием своим ты восхищаешь,

Оно везде веселие родит.

Повелевай ты нашими судьбами!

Мы все твои, тобою мы живем

И нежну мать, любимую сердцами,

В день радостный с восторгом мы поем.

Да дни твои к отраде всех продлятся!..

Легко представить, какого свойства веселие рождало «присутствие» Голицыной у петербургской молодежи…

Стоит ли удивляться тому, что столь колоритная фигура породила множество легенд. Ходили слухи, будто бы Голицына знает некие мистические тайны, ее имя часто связывалось с именем знаменитого авантюриста, предсказателя, мага и алхимика Сен-Жермена, старшего современника и духовного учителя Калиостро и Казановы, а ее долголетие — с эликсиром бессмертия, когда-то якобы созданным Сен-Жерменом.

По одной из легенд, известной по рассказу друга Пушкина Павла Нащокина, однажды к Наталье Петровне пришел просить денег внук Сергей Григорьевич Голицын по прозвищу Фирс[34], накануне в пух и прах проигравшийся в карты. Денег княгиня ему не дала, но назвала три карты, с помощью которых можно отыграться. Когда-то, в пору ее далекой молодости, эти карты якобы были названы ей в Париже Сен-Жерменом. Внук поспешил воспользоваться советом бабушки и вернул проигранное состояние. Эта история стала известна Пушкину и легла в основу сюжета повести «Пиковая дама», а княгиня Голицына стала прототипом графини Анны Федотовны.

Впервые Пушкин увидел Голицыну в ее имении Большие Вязёмы[35], куда девятилетним мальчиком его привозила бабушка Мария Алексеевна Ганнибал. Вряд ли Наталья Петровна обратила на него тогда какое-то особое внимание. А вот юный Пушкин, судя по всему, запомнил княгиню, как раз разменявшую восьмой десяток. Позже он видел ее не раз, слышал о ней десятки историй. Ко времени же написания «Пиковой дамы» Голицыной шел девяносто пятый год.

Повесть была закончена осенью 1833 года, а в апреле 1834-го Пушкин записал в дневнике: «Моя “Пиковая дама” в большой моде. Игроки понтируют на тройку, семерку и туза. При дворе нашли сходство между старой графиней и кн. Н[атальей] П[етровной] и, кажется, не сердятся». Сказано это с видимым облегчением. Поэт всерьез опасался, что похожая на героиню повести старуха Голицына разгневается и пожалуется царю, но, к счастью, ничего подобного не случилось. Толи Наталье Петровне просто не донесли о повести Пушкина, то ли она, и в старости сохранившая ясность ума, не сочла его провинность достойной внимания. Кстати, за несколько лет до этого, 18 марта 1823 года, Голицына, бывшая на середине девятого десятка, писала князю Петру Вяземскому о пушкинском «Кавказском пленнике»: «Мне кажется, он очень хорош. Жаль только, что прекрасная черкешенка расточает свои чувства ради такого пресыщенного героя». Оценка незамысловатая, но точная.