Три карты усатой княгини - [18]
Вполне естественно, что происхождение Павла всегда было предметом политических спекуляций. Масла в огонь добавляла и Екатерина, опасавшаяся, что Павел, достигнув совершеннолетия, свергнет ее с престола так же, как она сама свергла Петра III, — императрица поощряла слухи о незаконном происхождении сына. Общество этим слухам верило куда больше, нежели официальной версии, однако, сопоставив все факты и бросив взгляд с высоты прошедшего времени, приходится признать, что официальная версия все-таки верна. А тем, кто не любит копаться в подробностях и мелких деталях, достаточно сравнить портреты Петра III и Павла I, чтобы признать в них отца и сына. Сходство и в самом деле очень велико. Окончательный же ответ может дать только генетическая экспертиза, до которой дело рано или поздно, наверное, дойдет — благо материала для исследований в царской усыпальнице имеется в избытке.
Но вернемся к Екатерине и ее новому любовнику Понятовскому. Потомок двух старинных родов (его мать была урожденная Чарторыйская), небогатый польский дворянин, которому ко времени знакомства с Екатериной было, как и Салтыкову, двадцать шесть лет, не мог соперничать со своим предшественником в красоте, однако он был хорошо воспитан, великолепно образован и умел в духе времени придать себе романтический облик. При Понятовском в спальне Екатерины, возле ее кровати, был устроен огороженный ширмами «кабинет», в котором она скрывала любовника от посторонних глаз. Спустя тридцать лет, когда любовником императрицы был Александр Дмитриев-Мамонов, эта идея получила дальнейшее развитие: во время знаменитого путешествия Екатерины в Крым и Новороссию повсюду, где она останавливалась, в спальне возле кровати висело зеркало, которое поднималось и опускалось с помощью особого устройства, а за ним обнаруживалась кровать фаворита.
Петр по-прежнему весьма своеобразно смотрел на любовные похождения жены — однажды, якобы желая сделать Понятовскому приятное, он вытащил ее из постели и, не дав надеть юбку, чулки и ботинки, вывел к скучавшему в соседних покоях любовнику; сцена, что и говорить, дикая, лишний раз характеризующая великого князя и будущего русского государя. Шутовское поведение Петра сделало связь Екатерины и Понятовского предметом едва ли не общего обсуждения, даже видавший виды двор был шокирован, и в конце концов Елизавета вынудила поляка покинуть Санкт-Петербург. К тому времени Екатерина родила от Понятовского дочь Анну, которая умерла через год после рождения. Она навсегда сохранила о Понятовском приятные воспоминания и, став императрицей, напомнила всем о своей давней любви щедрым подарком, сделав бывшего любовника польским королем.
Что до отношений с мужем, то они окончательно испортились. Петр именовал жену «запасной мадам» и демонстративно предпочитал ей любовниц, среди которых на первое место постепенно выдвинулась фрейлина Екатерины — Елизавета Романовна Воронцова. Мемуарист Андрей Болотов описывает ее, как «толстую, нескладную, широкорожую, дурную и обрюзглую» и добавляет: «…была она такова, что всякому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно». Сама Екатерина описывает Воронцову, бывшую моложе ее на десять лет, как «крайне нечистоплотного ребенка с оливковым цветом кожи». Фаворитка великого князя испытывала неумеренную тягу к алкоголю, что, впрочем, в глазах Петра было скорее достоинством, чем недостатком.
В конце концов в голове Петра созрел план развестись с Екатериной и жениться на Воронцовой. Обстоятельства тому благоприятствовали: всесильный, казалось бы, канцлер Бестужев-Рюмин был обвинен в государственной измене и едва не лишился головы, и все указывало на то, что великая княгиня тоже замешана в этом деле. Для Екатерины все могло завершиться плачевно — высылкой из России или заточением в монастыре. Но она бросилась в ноги матушке-императрице и сумела не только вымолить прощение, но и войти к ней в еще большее доверие.
Проскучав после отъезда Понятовского некоторое время в одиночестве, весной 1759 года Екатерина впервые увидела Григория Орлова, которому было неполных двадцать пять лет. «Гигант с головой прекрасной, как у херувима», — так описывают его современники. Орлов был фантастически смел и уже успел проявить свою храбрость в сражениях — при Цорндорфе, в одной из самых кровопролитных битв XVIII века, он был трижды ранен, но остался в строю. Он словно притягивал к себе приключения и выходил победителем из любых передряг. В противоположность Понятовскому он был ленив, не очень умен и совсем необразован — к примеру, дурно говорил на французском, принятом при дворе, — но зато его романтический облик имел естественную природу. Стоит ли удивляться тому, что он был удачлив в любви? В молодечестве и удали с Орловым могли сравниться разве что его собственные четверо братьев и д’Артаньян с тремя друзьями мушкетерами.
О том, как Екатерина и Григорий Орлов познакомились близко, не осталось никаких свидетельств, однако уже в 1760 году прусский посланник граф Сольмс доносил королю Фридриху II: «…Все приветствуют выбор этого кроткого и вежливого молодого человека, который не выказывает ни гордости, ни заносчивости, остается на той же дружеской ноге со своими прежними знакомыми, узнает их даже в толпе, не вмешивается вовсе в государственные дела, а если и делает это иногда, то только для того, чтобы замолвить слово за кого-нибудь из своих приятелей». В ответ король рекомендовал посланнику «заискивать дружбу у нового любимца».
