Три карата в одни руки - [73]

— Регламент три минуты! — постучав карандашом по графину; строго объявляет директор. — Высказываться по убывающей старшинства. Главный инженер!..

Главный инженер натужно морщит лоб.

— Значит, так… — вяло бормочет он. — Значит, был у одной жены муж железнодорожник…

— Старо! — нетерпеливо прерывает директор. — Это ты уже рассказывал, когда я в позапрошлом году ездил в Союз-главчермет по поводу реконструкции.

— А про бухгалтера, который купался в нарукавниках, и тут вошла соседка?..

— Идиотский анекдот! Мне из-за него лимиты на жилстроительство чуть не урезали. Садись!.. Что у вас, отдел снабжения?

Снабженцы, как правило, выручают. Бойкий народ. Юмор у них всегда про запас. В отличие, к сожалению, от холоднокатаного листа. Но в данном случае юмор-то и ценен.

Зафиксировав в специальной папке несколько анекдотов, директор отпускает участников совещания, которые расходятся с ощущением легкой зависти к своему руководителю, к его будущим высоким контактам, к лучистому смеху и атмосфере обаяния, в которой будет протекать его командировка в центр..

А директор собирается к начальству.

Насколько я мог заметить, к числу самых распространенных и живучих заблуждений относятся:

а) сведения, будто от воды полнеют;

б) мнение, будто кошки не умеют плавать;

в) слухи, будто директора предприятий обожают командировки «наверх».

С искаженными представлениями о воде и кошках справиться относительно просто. Специалисты высказались. Цитаты имеются. А вот относительно директоров ситуация посложнее. Специальной литературы о командированном директоре, увы, не существует. Свидетельства художественных произведений живописны, но бессистемны. Ну, а отзывам незаинтересованных лиц верить сложно, потому что вокруг директора незаинтересованных лиц не бывает: если вы не его начальник, то наверняка подчиненный.

Подчиненные! Догадываетесь ли вы о том, что испытывает ваш начальник, томясь в приемной своего начальника?..

Редкий директор хоть раз в год не навещает свое руководство. Но сколь ни влиятелен он у себя на месте, сколь ни многочислен стоящий за ним коллектив, здесь, «наверху», он частенько становится просителем, если приехал со «своим» вопросом.

Впрочем, тут необходимо краткое отступление о том, что такое «свой» вопрос. Своего, то есть относящегося лично к директору, к его быту, семье, отдыху или зарплате, в этом вопросе ничуть не больше, чем калорий в дистиллированной воде. Речь идет о сугубо производственных проблемах, о лимитах и фондах, о модернизации и реконструкции. То есть о тех узлах, в распутывании которых в равной мере должны быть заинтересованы все стороны.

Теоретически оно так и есть. Однако на практике нередко «свой» вопрос выглядит покушением на утвержденный порядок. Ведь о чем ни просил бы директор, это неизбежно сведется к «пере»: пересмотреть, переутвердить, перепланировать, перезакрепить, переверстать. Словом, переделать.

Хорошо еще, если приезжий не прав. Тут его можно укорить, покритиковать, отметить командировку и отправить восвояси. А ну как он кругом прав? Значит, надо возвращаться к пройденному. Делать сделанное. Решать решенное. И куда ни кинь, признавать, пусть даже в самой летучей форме, свои просчеты.

Вот и получается, что вопреки строгим указаниям сверху о чуткости к приезжим вокруг командированного подчас устанавливается мягкая, податливая, но непроницаемая ширма вежливого безразличия. То есть и ее можно преодолеть, но уходят на это не дни — недели.

Насидевшись в приемных, нашагавшись по длинным коридорам, обретя гостиничную несвежесть костюмов и безнадежность во взоре, директор раздосадовано хлопнет себя по лбу: ба! Да как же я забыл! Вытащив из кармана блокнотик с шутками, подкараулив в буфете коробку «вишни в шоколаде», он отправится по низшим ступеням лестницы своего управления. На лице его будет сиять натужно-обаятельная улыбка, из уст выпархивать с трудом заученные шутки. Он начинает неумело играть роль мелкого ловчилы, потому что личные контакты оказываются дороже дорогих контрактов.

Впрочем, «вишни в шоколаде» — далеко не самая горькая пилюля, которую приходится глотать командированному. Перед ним никто не несет обязательств. Не только замзав — любая машинистка вправе отказать в перепечатке листика: заняты, не до вас! Ничего, подождете! Вон графин — попейте…

Разумеется, кокетливый бантик личных контактов можно при желании счесть заплатой на дырявой организации управленческого труда. Но что, если, наградив кого-либо талантом организатора, природа обделила его же белозубостью рубахи-парня? Тогда остается нервно пить воду из графина в приемной. Впрочем, от нее не полнеют…

А если цех, участок и даже предприятие переходит с бега на шаг в ожидании затянувшегося решения? Ничего, предприятие не кошка, как-нибудь выплывет…

Ну, а если деловая командировка оборачивается унизительной нервотрепкой? Если сама мысль о предстоящей поездке вызывает у директора нечто схожее с морской болезнью?

Ничего, приедет. Куда он денется?..

Летучий корытник

Тебя как зовут, Петя, да? Петро, да? Пентюха? Хошь, я тебе, Петька, в пиво плесну, а? У меня с собою, Петруха, принесено, вона она, в пальте нагретая. На рупь плеснуть, ага? Пли на полтинник? Давай, Петь, подставляй кружку, тяпни «ерша» по-нашенски!.. Чего говоришь, не Петя, нет? Ну, нехай не Петя, нехай Вася!.. И не Вася, тоже нет? А как? А шо ты выламываешься, ты шо, начальник цеха? А может, ты завкадр? А кто?.. Тю, рабочий! Ну, так и я такой же ж, и я работяга, дай пять!.. Что значит непохоже? Ты, значит, похоже, а я непохоже? Да я, чтоб ты знал, вот этими трудовыми мозолями создаю самые настоящие шмульпы… Или шпульмы?.. Ну, как их, ты же должен знать! А ты разве не здесь, не за углом, работаешь? Строитель? А почему же не в ватнике, маскировка? Как это, на работе не пьешь, а что же ты на работе делаешь? Только не ври, я сам был строителем, я все это дело наскрозь знаю. Строитель — это перво-наперво цемент, так? Потом, значит, стекло. Ванна, унитаз. Ну, там выключатели, крючочки, крантики — этой мелочи только и хватит, что на опохмелку. А вот обои у нас плохие, вынесешь на базар — и прямо краснеешь за товарищей, которые делали. Люди у нас теперь стали жить зажиточно, даром такие обои не берут. Это не то что шмульпы… Или шпульмы?.. Вот что, говорят, с руками рвут. Только не знаю еще, как эти шпульты через проходную проносить: то ли за пазухой, как больную кошку, то ли в газетку обернуть, будто завтрак несешь недокушанный. Все-таки я тут еще неопытный, впервой из вашего корыта хлебаю… Корыто? Это я так называю, где мне зарплату плотят, понял? Тут вроде бы доброе корыто. А до того на электромеханическом состоял — тоже приличное корыто. А еще до того, на шинном, так, поверишь, чуть тринадцатую зарплату мне сдуру не дали, доверием перевоспитать хотели, во лопухи! А на ДОКе-то, на ДОКе! Смены еще у них не успел проработать, а уже в однодневный профилакторий зовут. В бильярд, мол, пожалуйте, радиола тут же, комната на двоих, сосед, профсоюзный активист, ночью не храпит. В понедельник с утра прямо в цех на автобусе подвозят, только вот на углу не тормозят — надо же! Я активисту, который не храпит, и говорю: браток, говорю, открой на минутку, человек за полбанкой махнет — нет, змей, не открывает! У нас, говорит, эксперимент такой, чтоб всех вас без пересадок, прямиком из рощи в цех! Тут душа пересыхает, а они на живых людях экспериментируют! Только профсоюзные деньги зря тратят!..