Три истории об Алекзандре - [19]

Представьте себе двоих людей, живущих в ином ритме, где секунда их жизни равняется десятку минут для остальных. Для них проходит день, а мир стареет на год. Он несется мимо этой пары на всех парах, становясь неразличимым, сливаясь в сплошную цветную линию. А пара пьет чай, ест, разговаривает, спит, не замечая окружающего их несоответствия.

А теперь представьте иную картину. Мы живем год, другой, я расту и превращаюсь в юношу, мама незаметно увядает, а мир, окружающий нас застыл. Нет движения ветра, а если и есть, то такое слабое, что мы его не замечаем, капля дождя падает на траву целую вечность и я могу рассмотреть, как на ее зеркальной поверхности отражается мое лицо, как надолго, на годы, застывает причудливый фонтан на месте удара этой капли об воду. Звуки вокруг раскатистые, низкие, кажущиеся сплошным гулом.

Как мы попали во временную петлю, специально ли мама завела нас туда, чтобы увидеть, как я расту, успеть вложить знания, рассказать об отце, о моем значении в том мире, куда я непременно попаду? Я не знаю. Она так и не открыла мне правды, а я не спрашивал, думая, что никогда ничего не изменится. Но час пробил. Она поцеловала меня и вытолкнула в чуждую мне реальность. Я звал ее, боясь сойти с места, зная, что сдвинься хоть на шаг, потеряю точку возврата. Но она не откликнулась.

Только сейчас, будучи взрослым мужчиной, я понял, почему мы жили во временной петле. Мама потеряла смысл жизни после нелепой гибели отца, была несчастна от осознания, что стала заменой другой женщины, которую король любил, и позволил маме надеть на свадьбу ее голубое платье. Если бы не ребенок, Фиона ни на минуту не задержалась бы в том мире, где стала ненужной, лишней, нелюбимой. И она не задержалась. Придумала как.

Возможно поэтому, я так трудно осваивал уроки любви. Перед глазами не было примера правильных отношений, я не видел, как может мужчина прикасаться к женщине, смотреть с нежностью в ее глаза, называть своей. Я не знал, что женщину нужно завоевывать, мне казалось правильным ломать ее под себя, как когда-то отец сломал прекрасную Фиону, а потом бросил в чужом мире.

Теперь, когда я получил смертельный урок, я, наконец, вытеснил искаженное петлей времени сознание.

Осталась ли моя мать в петле времени, переместилась в другой мир или междумирье, или вовсе закончила свое существование, мне не ведомо. Когда я думал о ней, представлял, что она обрела счастье, начав новую жизнь, пусть без меня. Она выполнила предназначение матери, уложив более чем двадцатилетний отрезок времени в одно мгновение.

Чудо? — спросите вы. Я отвечу — да.

Наши миры чудесны. И я собираюсь свершить еще одно чудо: найти Ариэль и показать ей, что могу быть нежным. Знаю, будет трудно. Но в этот раз, я собираюсь ломать себя, а не хрупкую фейри.

Глава 4. Средневековый мир Корр-У. Каменный Монастырь

Корр-У встретил дождями. А что еще ожидать от края, где всё пропитано водой?

Перемещаясь через портал, я задумал, что самым безопасным местом моего появления будет кладбище Каменного монастыря. Я не боялся напугать братьев, с которыми съел ни один ломоть хлеба и выпил ни один кувшин вина. Я выбрал уединенное место, чтобы не напороться на вилы или меч, которыми мастерски владеют монахи с белёными лицами.

Втянув воздух, пахнущий мокрым лесом, дымом, пробивающимся из трубы трапезной, и другими до боли знакомыми запахами, я шагнул в сторону задней калитки, спрятанной в толще каменной стены, окружающей монашескую обитель по периметру. Просунув руку в неприметную щель, я нажал на металлический стержень и калитка беззвучно открылась. Затворив ее за собой, я осмотрел двор, колодец, на бревенчатом срубе которого стояло новое ведро, поблескивающее чистым боком, услышал тихие голоса братьев. Слух выхватил несколько брошенных фраз о погоде, стук ложек о деревянные миски, скрип скамеек. Попасть в мир, который считал родным, находясь в беспамятстве, всё равно, что вернуться в домой. Последние шаги до приоткрытой двери трапезной я сделал бегом. Не мог сдержать порыв, как можно быстрее увидеть лица своих друзей.

Лица друзей вытянулись. Стих стук ложек, кто-то икнул.

Первым в себя пришел старый Гвинар. Он поднялся, опрокинув скамью, и протянул ко мне руки. Как блудный сын, скитавшийся веками по чужим землям и, наконец, вернувшийся в родной дом, я, бросив суму и оружие на пороге, кинулся в его объятия. Мужские, крепкие, пахнущие брагой и горьким луком.

— Зандр вернулся!

Меня хлопали по плечу, взбивали и без того торчащие дыбом волосы дружеским подзатыльником, трясли руки, даже целовал по отечески в лоб. Настоятель Гийом с упреком хлопнул меня по щеке.

— Где пропадал? Мы уж тебя похоронили.

— Колодезную ведьму от вас уводил, — я решил признаться. До поздней ночи я рассказывал братьям о том, как Лакрима насылала на меня мучительные сны, о нашем с ней уговоре, о моих превращениях и возвратившейся памяти. Обо всём, кроме возвращения в Шезгарт. Им лучше не знать, откуда я.

— А теперь, как себя вспомнил, со зверями своими справляешься? Не набросишься, обернувшись, на нас, не сломаешь, как когда-то брата Юлиуса? — брат Бартоломео искал глазами на моей шее медальон, который когда-то запер во мне зверя.