Три года революции и гражданской войны на Кубани - [67]

– Меня считают монархистом… Да, я монархист… Но не монархист Антона Ивановича Деникина…

А чуть перемолчав, добавил:

– Я – монархист великого князя Михаила Александровича…

Быч потупил очи и заулыбался себе в усы… – Одолжил приятель.

Было немало и других случаев того же порядка

Приведу еще один пример. По обратном занятии Екатеринодара была получена телеграмма из Тифлиса от председателя «Меджлиса» «суверенной» Северо-Кавказской республики того времени… Где проходили границы этой республики, точно никто не знал, но ее глава Т. Чермоев прислал нам из Тифлиса поздравление с обратным занятием «столицы Екатеринодара» и выражал самые лучшие нам пожелания.

Среди «вермишельных» вопросов Быч огласил эту телеграмму и полушутя, полусерьезно предложил поблагодарить отыскавшегося союзника.

Савицкий с Чермоевым старые сослуживцы, оба – офицеры былой декоративной Кубанско-Терской воинской части – конвоя Его Величества.

– Лука Лаврентьевич! – обзывает Савицкий Быча: – разрешите, я отвечу Топе (имя Чермоева).

– Пожалуйста… Но как вы намерены ему ответить?

– Да, так… по-свойски: Ду-к, ты, Топа, сам бездельничаешь и нас от дела отрываешь…

Нам давался образец кавказской дружбы на манер «аллаверды, Господь с тобой», но кто бы тогда мог подумать, какие печальные результаты последуют от нее, когда Топа Чермоев, Савицкий… Быч, Кулабухов и некоторые другие окажутся несколько позже в Париже и с развязанными руками займутся без стеснения деланием кружковой политики на манер международных сношений, заключения международных договоров, а для несчастного Кулабухова все закончится так трагически.

На экономическую краевую жизнь давили твердые цены на хлеб и другие продукты сельского краевого хозяйства и, как неизбежное дополнение к твердым ценам, разрешительная система вывоза, вывозные пошлины, установление пограничной стражи.

Кубанское правительство обязалось доставлять продовольствие для армии Добровольческой с кубанскими частями, а равно и для Дона, где была якобы нехватка собственных продовольственных продуктов.

Твердые цены в обстановке того времени, когда отсутствовали эквивалентно оплачиваемые товары, потребные населению, – это искусственно пониженные цены, чтобы меньше платить земледельцу. Закупать зерно и масло по рыночным ценам краевая власть не могла за недостатком денег. Чтобы удержаться на уровне наименьшего зла, специальные краевые ведомства должны были бы обладать высокой способностью привлечения в Край потребных для населенья хозяйственных товаров. Как это было тоже сложно, я убедился из личного опыта по заготовке так называемого «манильского шпагата» для жаток-сноповязалок. Подготовительная кампания к уборочному сезону лета 1919 года началась еще в конце 1918 года, но к началу сезона шпагата было заготовлено недостаточно.

Не было общепризнанной твердой денежной единицы. Рынок был наводнен всяческими денежными суррогатами; бумажными деньгами разных выпусков всероссийскою правительства, купонами различных займов, банковыми обязательствами, деньгами разных «республик» (пятигорской, черноморской) и пр. Незадолго до нашего возвращения большевики пустили в обращение, как деньги, белые вексельные бланки, просочились в Край и другие деньги всероссийских большевистских выпусков. Актами Краевого правительства, а затем и Добровольческого, большевистские деньги были аннулированы, чем, следовательно, сразу население было ударено по карману.

Курс оставшихся в обращении бумажных денег не был «устойчивым», но, как правило, – всегда понижался.

Вокруг дела заготовки и вывоза продовольственных грузов завязался нездоровый ажиотаж. Скоро поползла молва о взяточничестве в ведомстве продовольствия и снабжения. То же стали говорить и о пограничной страже.

(Об этой страже «улица» множила разные малопочтенные анекдоты, вроде нижеследующего:

– Кто едет? – будто вопрошает пограничный страж с винтовкой приближающуюся фуру с мешками.

– Ермак Тимофеевич! – ответствует возница фуры.

– Вороти назад!

– Дюже строгий… Мы знакомы и с атаманом Платовым…

После обмена рукопожатиями быстрый осмотр мешков, и фура продолжает путь через границу.

На кредитке донского выпуска 100-рублевого достоинства был изображен памятник завоевателю Сибири Ермаку, а на кредитке 250-рублевого достоинства – атаману Платову, герою Отечественной войны.)

Сами донцы пользовались печатным станком неограниченно, нам же отпускали кредитки малыми порциями, расплачиваясь в то же время за кубанскую пшеницу теми же кредитками из расчета «твердых цен». В кубанских кругах пошла молва, что Дон реализует получаемую от нас пшеницу из расчета на твердую иностранную валюту[54].

Начинать нужно бы с унификации денежного знака, установления общего контроля над его выпуском и правильного распределения денег между краевыми казначействами.

Но Дон всех опередил, раньше других приспособился печатать кредитки, приличные с внешней стороны, при ростовской конторе Государственного банка и всех поставил от себя в зависимость. Все попытки этой осени и последующего времени договориться с Доном, чтобы установить справедливую систему распределении запасов кредиток, приводили лишь к заключению «конвенций», неизбежным последствием коих было предусмотрительное затормаживание работ кубанского Финансового ведомства по выпуску собственных кубанских денежных знаков.