Три дочери Евы - [59]

– Мама, прости, я обязательно приехала бы, если бы могла, – сказала Пери, ссориться с матерью ей хотелось меньше всего. – Расскажи, как все прошло.

– Ой, да как обычно, – пожала плечами Сельма. – Ничего из ряда вон выходящего. Теперь они ждут, что мы прольем на них дождь из бриллиантов.

Как дотошный счетовод, Сельма записывала, сколько денег потратила на свадьбу семья жениха и сколько – семья невесты, сколько гостей пригласила та и другая сторона и так далее. Она словно взвешивала все свадебные расходы на невидимых бакалейных весах и ревниво следила за тем, чтобы чаша затрат одной семьи не перевесила другую чашу. Пери поражалась, наблюдая, как ее мать, только что горько сетовавшая на будущих родственников, обвиняя их в скупости и расточительности одновременно, минуту спустя щебечет по телефону с матерью невесты, вознося хвалы ей, ее мужу и их дочери.

Впрочем, несмотря на все невысказанные претензии, у семьи невесты имелось одно качество, за которое Сельма могла простить им все остальное. Они были очень религиозны.

– Должна признать, они привели на ночь хны замечательного ходжу, – сообщила она. – Голос как у соловья! Все плакали. Да и что тут говорить, по части благочестия эта семья не идет ни в какое сравнение с нашей. У них в роду были ходжи и шейхи.

Последние слова она произнесла с нажимом, делая все возможное, чтобы они достигли грешных ушей ее мужа.

– Прекрасно! – подал голос Менсур. – Это значит, что у них в роду столько же еретиков. Пери, объясни своей матери, что это один из основных законов диалектики. Закон единства и борьбы противоположностей. Там, где много святых, должно быть не меньше грешников!

Сельма нахмурилась:

– Пери, скажи своему отцу, что он несет околесицу!

– Папа, мама, прошу вас, хватит! – взмолилась Пери. – Хотя бы в такой день не надо ссориться. Мой брат нашел женщину, которая сделает его счастливым, и берет ее в жены. Мы все должны радоваться этому. А все остальное не имеет значения.

Невесту она видела всего пару раз. Юная девушка с ямочками на щеках и карими глазами, которые округлялись при малейшем удивлении. Судя по всему, нрав у нее был кроткий и покладистый. Она обожала золотые браслеты и носила хиджаб в так называемом дубайском стиле. От нее Пери узнала, что стамбульский стиль идет круглолицым, дубайский – тем, у кого лицо овальное, а иранский – тем, у кого квадратное. Выяснилось, что Пери совершенно не курсе современной мусульманской моды, и такие новинки, как хиджаб от-кутюр, халяльные брюки и купальный костюм буркини, прошли мимо нее.

В отличие от многих противников исламского фундаментализма, включая ее отца, Пери вполне спокойно относилась к женщинам с покрытыми головами, особенно с тех пор, как подружилась с Моной. Пери больше интересовало, что у человека в голове, а не то, чем она накрыта. Именно этот принцип и определил ее отношение к невесте брата. Против внешнего вида будущей родственницы она ничего не имела и все же смотрела на нее свысока, не признаваясь в этом не только родителям, но и себе самой. Девушка совсем не любила читать и наверняка после школы не открыла ни одной книги. Говорить с ней было совершенно не о чем. Все, что ее интересовало: телевизионные шоу и сериалы, косметика, низкокалорийные диеты, – не вызывало ни малейшего интереса у Пери. Впрочем, в невежестве будущий муж ей вполне соответствовал. Пери, втайне презиравшая своего брата, не могла припомнить, был ли у нее когда-нибудь хотя бы один содержательный разговор с Хаканом.

Надо сказать, интеллектуальный снобизм Пери распространялся исключительно на молодежь. К невежеству представителей старшего поколения она относилась более снисходительно, считая, что у них не было возможности получить знания. Но любой человек ее возраста, смотревший на книги как на деталь интерьера, переставал для нее существовать.

«Если я и влюблюсь, – обещала она себе, – то только в очень умного человека. Внешность, возраст, положение – все это ерунда. Ум – вот единственное, что имеет значение».

* * *

Для свадебного торжества был арендован большой банкетный зал в пятизвездочном отеле, откуда открывался дивный вид на Босфор. Атласные дорожки на столах, гирлянды из шелковых цветов, стулья, украшенные лентами и золотыми бантами, огромный восьмиярусный торт с изящной аркой из сахарных листьев, сделанных вручную. Венчало все это великолепие установленное в центре зала хрустальное дерево, переливавшееся всеми цветами радуги. Пери не сомневалась, что свадьба поглотила значительную часть родительских сбережений. А ведь учеба в Оксфорде тоже была весьма обременительна для семейного бюджета. С изумлением взирая на окружавшую ее роскошь, Пери решила, что, вернувшись в Англию, непременно найдет работу на неполный день.

Гости постепенно прибывали. Родственники, соседи, друзья обеих семей занимали места за изысканно сервированными столами, поставленными вокруг специально отведенного места для танцев. Молодожены заметно нервничали, он приветственно махал каждому новому гостю, она стояла, опустив глаза в пол. Жених говорил излишне громко, невеста едва шевелила губами. Платье невесты – цвета слоновой кости, закрытое, с длинными рукавами, сшитое из тафты и кружев и украшенное серебряной нитью и стразами, – в каталоге было представлено как стильный и шикарный мусульманский наряд. Платье и в самом деле было шикарным, но, к сожалению, слишком тяжелым, и в ярком свете ламп невеста уже начала слегка потеть. Жениху было гораздо проще: когда стало слишком жарко, он просто снял смокинг и остался в белоснежной сорочке. Гости по очереди подходили к молодоженам, поздравляли их и прикалывали к платью невесты свои подношения – банкноты и укрепленные на лентах золотые монеты. Подношений было так много, что, когда невесте пришлось встать перед объективом фотографа, она напоминала уже некую концептуальную скульптуру, созданную то ли авангардистом, то ли безумцем.