Три дня одной весны - [78]

Садык ничего не сказал Акбару о своем намерении, однако по пути домой завернул к дяде Акраму. Тот косил клевер у себя на участке. Долго рассказывал ему Садык о взаимной любви Акбара и Холбиби, а потом улыбнулся, попросил:

— А что, дядя, если бы вы помогли этому молодцу, женили бы его?

Дядя Акрам задумался.

— Мне кажется, Кадыр не зря упрямится, бригадир. Акбар, я скажу, заносчивый и безрассудный человек. А Кадыр, как и каждый отец, хочет, чтобы дочь его была счастлива.

— Правду говорите, дядя, есть, конечно, в нем легкомыслие, но ведь он еще молод. Будет своя семья, узнает хлопоты жизни, тогда, думаю, и пообломается.

— Так-то оно так, но все же… — отвечал дядя Акрам. — Ну да ладно, если сама Холбиби согласна, придется пойти. Однако запомните, бригадир, я сделаю это лишь из уважения к вам!

Тем же вечером они вдвоем пошли в дом старого дяди Кадыра и добились его согласия на свадьбу. Добились, правда, с трудом.

На исходе осени Акбар и Холбиби сыграли свадьбу. Как друг жениха, Садык получил в подарок от дяди Кадыра красивый халат.

С тех пор прошло семь лет. Не прошло — пролетело, как одно короткое мгновение. Но сколько событий вобрали они в себя! Скольких из тех, что были гостями на свадьбе Акбара и Холбиби, нет сегодня в живых! Кто погиб на фронте, кто умер… Похоронили и дядю Кадыра. Садык подумал, что на его глазах распалась целая семья. Сначала не стало жены дяди Кадыра, потом его самого, а теперь вот и Холбиби. Как и его Бунафша, она не дожила до тридцати. В опустевшем доме остался лишь маленький Анвар.

Об Акбаре Садык не хотел думать, однако воспоминание о нем пришло само собой.

…Изрядно промерзшие, поздно вечером возвратились они с Акбаром со стрельбища в казарму. После ужина взяли винтовки, вышли во двор — разобрать и почистить. Подмораживало, ветки деревьев, днем еще облепленные мокрым снегом, сейчас тихонько потрескивали от холода. Земля застыла, лужицы подмерзли, тонкий ледок хрустел под ногами. Замерзшая кошка скреблась в заиндевелое окно столовой и жалобно мяукала.

Акбар быстро почистил винтовку, прислонил ее к стене казармы и присел на скамеечку, ожидая Садыка.

— Слышал, дня через три отправляют на фронт. А там пополнение долго держать не будут, сразу бросят в бой.

— Да мы ведь и ехали сюда, чтобы воевать. И потом, какая разница — пойти в бой через три дня или через неделю? Чего хоронить себя заранее? Я-то думал, ты настоящий мужчина.

— Зря стараешься поддеть. Каждый думает о себе. Если завтра подохну где-нибудь как собака, кто позаботится о моей семье?

— Перестань! — всерьез разозлился Садык. — Лить слезы не мужское дело. Если бы каждый из нас боялся идти на фронт, думал о том, что станет с его женой и детьми, знаешь, где были бы сейчас немцы? — Он резко клацнул затвором. — Знаешь ты или нет?

— Знать-то знаю, — ответил Акбар и, обхватив руками голову, несколько раз качнулся всем телом. Тихо, словно себе самому, сказал: — Только каждому человеку дорога его собственная жизнь. Ведь человек один раз приходит на свет.

— Слушай, откуда ты знаешь, убьют тебя или нет? Если уж такой трусливый, закрыл бы лицо паранджой, как баба, и сидел дома! Может, ты думал, что нас в дом отдыха повезут?!

Акбар поднял голову, потухшими глазами оглядел Садыка. Губы его нервно вздрагивали.

— Сердца в тебе нет, камень ты…

— А сам?

— «Сам»! Что сам? Думал, ты человек, потому и открыл тебе сердце. А ты, как попугай, повторяешь за взводным!

Последние слова Акбар договорил уже стоя. Махнул рукой, схватил винтовку и ушел в казарму. Садыка будто ведром холодной воды окатили, даже задохнулся.

«Эх, Акбар, Акбар, — только и повторял он. — До чего ж трудно, оказывается, узнать душу человека!»

Через неделю их распределили по частям и отправили на фронт. Садык оказался под Сталинградом. А Акбар как в воду канул…

«Весь кишлак, как один человек, считает, что опозорил нас, — подумал Садык. — Правду говорят, трусость и предательство ходят рядом».

По дороге, идущей мимо кладбища, две лошади медленно тащили арбу — видно, тяжело нагруженную. Лошади еле переставляли ноги. За ними шагал мальчик, покрикивал, подгонял их, Садык узнал Ибрагима. Мальчик шел босиком, штаны его были подвернуты до колен. Жалость затопила сердце Садыка, захотелось подойти к мальчишке, помочь довести арбу до колхозного склада или хотя бы сказать ему ласковое слово.

— Ибрагим! — громко позвал Садык.

Мальчик остановился, прикрыв рукой глаза от солнца, вглядывался, кто позвал.

«Этой ночью, сынок, я опять видел во сне Абдуджаббора…» — с болью вспомнились Садыку слова Исмат-пахлавона, и он, хромая, начал спускаться с холма.

8

Акбар шагал по густому сосновому бору. Шагал он торопливо, под ногами трещали сухие ветки. Сапоги были тесны, и ноги горели. В горле пересохло, язык прилипал к нёбу, кружилась голова, кружились деревья и кусты, неестественно клонились то в одну, то в другую сторону. Вещмешок и автомат за плечами а каждой минутой становились тяжелее, гнули к земле.

Прямо перед ним неожиданно наклонилась огромная сосна. Он сильно ударился о нее головой, задохнулся от боли, упал на колени. Потом кое-как поднялся, пальцы обдирали кору. Ноги сделались ватными, не было сил идти дальше.