Три дня одной весны - [57]

— Небо словно продырявилось, — подал голос Анвар.

— Небо, — как эхо, откликнулся Каромат и, помолчав, добавил: — Горько плачет оно… нашу долю оплакивает.

— Пока корни в воде, — постарался утешить учителя Анвар, — есть надежда на урожай.

— Вырвали из воды мои корни!

— Не горюй. Не ты один.

— Не о себе я печалюсь, друг! Не влюблен ни в кого — значит, сердце спокойно. Жены и детей нет… Не придется, стало быть, мучиться, думать о том, как будут жить без меня. Я лишь о бедной моей матери горюю… об учениках… Славные они ребятишки. Ко мне привязались. И я их любил.

— Так говоришь, словно нож к твоему горлу приставили, и спасения нет.

— Эх, Анвар! Сердце горит… Бедная моя мама — что она будет делать без меня? О какую стену будет биться головой?! Я у нее один, и во мне — вся ее жизнь, вся ее надежда…

— Хватит, — оборвал учителя Юнус и окликнул Курбана, который поднялся с порога и собирался запереть дверь.

— Что тебе? — нехотя отозвался тот. — Неужели у тебя слова еще не иссякли?

— Не испугался грозы? — даже как будто с улыбкой спросил Юнус.

— Да-а… будто из пушки…

— Так вот, Курбан, я тебе снова говорю: зря ты покинул родину и зря стал хвостом Усмон Азиза. Разве ты богат, как он? Так почему же не думаешь о себе, а ему прислуживаешь — да еще с винтовкой?

— Он истинный мусульманин. А винтовка моя пусть тебя не смущает, — неуверенно пробормотал Курбан. — Я крови не проливал.

— Верю! — живо подхватил Юнус — Ведь мы односельчане и много лет знаем друг друга. Ты хороший, добрый человек, Курбан, с открытой душой и чистым сердцем. Но погляди получше вокруг себя. Вот ты говоришь, что Усмон Азиз истинный мусульманин. Так?

— Да.

— А мы кто — неверные?

— Хоть и мусульмане, — помедлив, сказал Курбан, — но дела ваши, как у неверных.

— Что же это за дела?

— А колхоз… разве он мусульманское дело? Безвинных людей притесняете только потому, что они богаты… Женщин с путей шариата сбиваете. Школы открыли, где вере не учат. Зачем нам они? А мечети, наоборот, закрыть хотите и сжечь.

— Колхоз значит — дело неверных? Ничего ты не смыслишь в этом, Курбан… Что худого, если будем вместе, на общей земле трудиться? Соединим силы и добьемся достатка! Кроме того, у каждого из нас свой надел есть. Советская власть дала нам землю, не требуя, чтобы за это ей кланялись. Богачей тебе жалко? Не жалей, Курбан! Они мешали народу и получили по заслугам. Новые школы открыли и еще откроем. Пусть наши дети растут грамотными, пусть ни одна из сторон света не будет для них загадкой… Учить наизусть Коран — дело хорошее, да только не станет от этого садом наш мир. Вот так, Курбан. А про остальное — что мне тебе сказать? Сказки. И мечети никто закрывать не собирается, и женщины вовсе не беспутны… Понял?

— Понял я или нет, — желчно сказал Курбан, — тебе-то какая польза?

— Да ты подумай, упрямец! Не ушел бы вслед за хозяином, была бы у тебя сегодня земля, вода… Кибитка была бы, возможно, женился бы. Вступил бы в колхоз, трудился и жил как человек.

— И без этого хорошо живу, — не отступал Курбан. — И не нуждаюсь ни в вашей воде и земле, ни в вашем колхозе.

— Смотри — горько пожалеешь еще об этом. Сотни раз обольется кровью твое сердце, но…

— Моя забота, — оборвал Юнуса Курбан. — Тебе-то что?!

— Жаль, не сочувствуешь ты нам.

— Да какой тебе прок в моем сочувствии? Что я могу сделать?

— Если захочешь — сумеешь помочь.

— Чем?

— Помоги уйти отсюда.

Курбан расхохотался.

— Вы уйдете, а мне отвечать!

— Да не будешь ты отвечать! Тут тысячу и одну причину можно отыскать, и каждой оправдаться… Сам подумай, — в чем мы виноваты?

— Хозяин знает.

— Значит, не поможешь нам?

— Нет! — твердо сказал Курбан. — И хватит об этом.

— А я-то, наивный, думал, что ты — человек. А ты — раб. Раб с кольцом в ушах и тавром на лбу.

— Если бы ты сказал это моему приятелю-пешаварцу, он бы твой язык через затылок вытащил. Благодари бога, что я из Нилу.

— Хоть ты из Нилу, но твою рожу я и в день Страшного суда не желал бы видеть!

— Да и твоей я сыт, — усмехнулся Курбан. — Спи лучше. Один бог знает, останешься завтра жив или ист.

— Мертвый мужчина в тысячу раз лучше живой куклы вроде тебя!

— Хватит, — прикрикнул Курбан. — Остальное до скажешь завтра в веревочной петле..

И он с грохотом закрыл дверь.

— Гиена ты! Хуже гиены! — в отчаянии закричал Юнус, обоими кулаками колотя в дверь.

Не переставая, лил дождь.

Слышно было, как Юнус с тяжким вздохом вернулся на свое место.

— Ни к чему было, — сказал в непроглядную темноту Анвар.

— Что делать, брат мой! — помолчав, отозвался Юнус. — Неразумный человек обольщает себя надеждой.

— И вы поверили, что он не проливал кровь? Лжет он, проклятый! Вчера один из моих товарищей именно его пулей был убит. Такие, как он, ко всему безразличные, хуже врага. Прикажет ему хозяин — он ребенка в колыбели задушит!

— Не мучай себя, брат мой, — тихо проговорил Юнус. — Каждый пожнет то, что посеял.

Дробно стучал по крыше дождь месяца хамал, и рокотал вдали гром. Гроза продолжалась.

— Брат! — сказал Анвар.

— Слушаю тебя, — отозвался Юнус.

— Я все думаю… Как это Таманно под дождем и ветром пришла к вам, в Пойгахджо! Не испугалась…

— Любит она тебя.